Галерея «Тенгри-Умай» представляет необычную выставку Куаныша Базаргалиева «Столы и стулья». В экспозиции выставлены работы, характеризующие казахстанскую живопись совершенно под новым углом.
В композициях нет и намека на экспрессивность. Пустые столы и стулья кажутся не такими уж одинокими, хотя следы человека отсутствуют абсолютно. Они живут в своем мире, облаченном завесой тайны и тишины. Тем не менее это идеальный и красивый мир, в нем разлита некая манящая пустота, в нем отсутствует боль, страх, смерть, смех, все страдания и радости нашей грешной жизни.
Чувствуется авторская недосказанность. Какой вызов решил бросить Куаныш посредством своих работ? Лаконичность и абстрактность картин вызывают расхожие мнения.
«Бывало, к нам звонили некоторые посетители и ругали за наше творчество, — смеется супруга художника Сауле Сулейменова. — Многие не понимают эти работы. Хотя смысл выставки невероятно прост и ясен. Но, несмотря на это, экспозиция произвела невероятную бурю противоречивых мнений». По ее словам, работы Куаныша полны скрытой энергии и гармонии. В них присутствует некая идея, смысл, настолько неуловимый, который трудно сформулировать словами. «И в этом заключается изюминка, — продолжает Сауле. — Будто вступаешь в контакт с картиной. Художника мучает извечный конфликт: что предпочесть — служение искусству или финансовой стабильности? В художественном кругу давно бытует мнение: или ты коммерческий художник — придворный циник, или ты — свободный творец. Но Куанышу, на мой взгляд, удалось найти альтернативу. Эта выставка — знаковая для нас, благодаря ей мы определили свои позиции. Это открытие нового направления в Казахстане. Единственный путь развития казахстанского искусства — через рынок. Одно дело угождать Западу, труднее же работать на родине, для наших зрителей».
В своих работах К. Базаргалиев фактически переосмысливает свою наивную «детскую живопись», которую он писал всего несколько лет назад. В то время он утверждал: «Я хочу оставаться ребенком, я хочу смотреть глазами ребенка, я хочу говорить просто и честно». По мнению арт-директора «Тенгри-Умай» Маргариты Амвросовой, его позиция осталась прежней, но изменилась эстетика: в живописи произошел мощный эволюционный скачок.
«Иллюзорное пространство, декоративность и визуальный соблазн, комбинаторика, царствие пустоты, предстающей то наполненной смыслом, то некой дизайнерской прихотью — это то самое ощущение современности, которое приходит со сменой окружающей нас среды и связанным с ней новым зрительным и экзистенциальным опытом, — говорит искусствовед. — Это искусство эпохи масс-медийной культуры.
Художник использует ее опыт, но не прельщается, а скорее сопротивляется ей. Он хочет верить, что существует пространство чистой живописи, где возможны открытия. Он хочет искать, но открытия, оказывается, уже рядом».
В работах заключена некая сосредоточенность, она провоцирует на размышления. «Поверхность холста то углубляется в стремлении к пространству, то вдруг оказывается плоскостью, а главные герои — столы и стулья — могут в ней жить, а могут только взаимодействовать с ней, располагаясь по законам собственного пространства, — продолжает г-жа Амвросова. — Художник выстраивает стулья пафосными рядами, или они мирно стоят за столом, а иногда предстоят перед светом, природа которого неясна. В этом мире все навсегда, и все может в момент исчезнуть, или перемениться по авторской воле, которая склонна к комбинаторным играм».
Не так важен предмет, как его связанность с человеком. К примеру, в знаменитом полотне «Стул Винсента с трубкой», который первым приходит на ум, Ван Гог хотя бы подразумевал присутствие человека. В работах же Куаныша такой тенденции не наблюдается. Иногда кажется, будто у картин вообще отсутствует автор.
Искусствоведы причисляют творчество Базаргалиева к искусству классицизма. Классика барокко отличается выстроенностью, соразмерностью и гармонией окружающего пространства.
Как утверждает сам автор, необходимость провести подобную выставку зрела давно. Некоторые работы, даже те, которыми восторгались критики, художник безжалостно уничтожал. «Потом, признаться, приходилось жалеть, — смеется Куаныш. — Но я порой жестоко с ними обращался. В процессе кропотливой работы над серией столов и стульев я осознал, как сильно соскучился по людям и вещественным предметам. В этих работах представлен я такой, какой есть: в поисках новых решений, сдержанный, не побоявшийся ломать стереотипы».
Протест в своих работах он относит к панковскому периоду в своей жизни: когда он был в противостоянии с обществом, своими родителями, близкими. Сегодня же пришло осознание, что бессмысленно бороться со многими негативными моментами жизни. «Но я не успокоился, — заявляет художник. — Вполне можно ожидать работы в совершенно других направлениях, если у меня возникнет такое желание».
По его словам, в Алматы существуют определенные взгляды на живописную эстетику.
«Я хочу оказаться вне этой эстетики, — говорит Куаныш. — Но это не говорит о превосходстве моих работ. Просто я стараюсь обозначить свое творческое лицо, обрести свое «Я».
