Макроэкономистам нужно выучить новые уроки и вспомнить старые

Нет двух одинаковых экономических кризисов. Но на ум приходят одни и те же вопросы. Как мы попали в такую передрягу? Как нам из нее выбраться? Как нам избежать еще одной? Повторяются не только вопросы, но и некоторые ответы. Можно не сомневаться в том, что рано или поздно кто-то — возможно даже измученный экономист — объявит, что сама экономика сбилась с пути истинного. Мудрость некоторых учителей прошлого, признанных (например, Джон Мэйнард Кейнс) или незамеченных (скажем, Хаймэн Мински), уже забыта, и теперь экономика расплачивается за наши грехи. Новая книга «Животные инстинкты» Джорджа Акрелофа из Калифорнийского университета, г. Беркли, и Роберта Шиллера из Йельского университета полностью поддерживает такую точку зрения. Авторы ищут ответ на первый из этих трех извечных вопросов, чтобы, таким образом, дать ориентиры для решения двух других. Они действительно считают, что экономика сошла с пути. В качестве своего «учителя» они выбрали Кейнса. Пока что ничего нового. Но эта книга — нечто большее, чем обычные стенания о беде, постигшей экономику. Ее авторы — авторитеты в своей области знаний. Акерлоф в 2001 году получил Нобелевскую премию, отчасти за классическое научное объяснение того, почему рынки могут рухнуть, если продавцы будут знать больше покупателей. (Ее отвергли три ведущих журнала, и лишь после этого она была опубликована). Шиллер в одноименной книге с тревогой писал об «иррациональном изобилии» в период бума высокотехнологичных компаний на фондовом рынке, а во втором издании — в период бума на рынке жилья. Вместе с соавтором Карлом Кейсом он составил широко цитируемый каталог индексов цен на американскую недвижимость.

Урок, который Акерлоф и Шиллер извлекли из учения Кейнса, — отнюдь не банальное утверждение о пользе дефицита финансов в период рецессии. Они позаимствовали название из «Общей теории занятости, процента и денег»: Наверное, большинство наших благих намерений, последствия которых станут ясны лишь много дней спустя, — не более чем результат животных инстинктов, то есть спонтанного побуждения к действию, нежели к бездействию, а не итог расчета средневзвешенных количественных преимуществ, помноженных на количественные вероятности. Слишком много экономических теорий, считают Акерлоф и Шиллер, построено на предположении, что люди — это рациональные вычислительные машины. Это критика звучала уже не раз, в том числе и из уст экономистов. За последние несколько десятилетий Хомо Экономикус эволюционировал в существо более похожее на Хомо сапиенс, т.к. экономика почерпнула знания из психологии, биологии и даже неврологии. «Бихевиористская» экономика сформировала общественно-государственную политику — например, побуждая людей делать сбережения, или влияя на выбор инвестиций в их пенсионной корзине. Экономисты-бихевиористы получили Нобелевские премии. Однако Акерлоф и Шиллер жалуются, что эта эволюция ограничилась главным образом микроэкономикой. Настало время макроэкономике наверстать упущенное.

Раз, два, три, четыре, пять
Кейнс упоминает животные инстинкты лишь дважды — в параграфе о том, что мотивирует людей инвестировать и спекулировать. Из одной нити Акерлоф и Шиллер сплели пять категорий инстинктов. Первая и наиболее близкая к первоисточнику — уверенность. Она лежит за гранью рациональной оценки того, каким будет биржевой курс на следующей неделе, или цена того, что будут производить заводы через 10 лет. К тому же уверенность — или ее недостаток — способна к самоусилению, чем она, в каком-то смысле, похожа на мультипликатор Кейнcа, только не поддается количественному анализу. Вторая — честность. Возможно, экономисты и знают, насколько важна честность, но по их работе этого не скажешь. Третья — это порочность, или недобросовестность: что нам показывает пример Чарльза Понзи (Прим.: создатель печально известной финансовой пирамиды) или «Энрон» (Прим.: компания, ставшая известной благодаря скандалу вокруг бухгалтерских махинаций). Четвертая — денежная иллюзия: экономисты пришли к выводу, что люди могут распознавать инфляцию, но это не так, особенно если она низкая. Пятую они назвали «сказки». Экономисты просто отказываются признавать, что люди настолько неблагоразумны, что могут верить в разные сплетни и прогнозы — например, что цены на недвижимость никогда не упадут. Поэтому их модели не показывают последствий обманутого доверия до тех пор, пока не станет уже слишком поздно. Акерлоф и Шиллер перечисляют 8 вопросов, на которые, по их мнению, нельзя ответить без отсылки на категории инстинктов. Они варьируются от того, почему рынки недвижимости и акций так бесконтрольно колеблются (комбинация уверенности, сказок и порочности) до того, почему, в противоположность стандартной теории, возможен длительный компромисс между инфляцией и безработицей (как правило, смесь денежной иллюзии и честности).

Самый, однако, актуальный их всех восьми — это власть центральных банков. «Животно-инстинктная» версия кредитного кризиса — это сочетание порочности, утраты доверия и перехода от экономической «сказки» со счастливым концом к экономической драме. Кредитный поток иссяк, поэтому фискальных и монетарных стимулов, подразумевающих наличие полной занятости, недостаточно. ФРС также следует определить для себя кредитные цели. Если кредитные потоки не восстановятся, одних только фискальных и монетарных мер будет недостаточно: компании не могут брать кредит, чтобы строить заводы, а потребители не могут брать кредит, чтобы покупать автомобили. Акерлоф и Шиллер указывают на то, что ФРС была создана для поддержания доверия после финансового кризиса 1907 года. Именно это является ее основной задачей, а вовсе не точная настройка процентных ставок. Так насколько же полезными могут оказаться животные инстинкты? Большую часть времени нереальные предположения рациональности служат хорошую службу экономистам. Однако в такие времена, как сейчас, они должны быть готовы отречься от них, даже несмотря на то, что это лишит их возможности описывать поведение людей при помощи изящных уравнений. Таким образом, Акерлоф и Шиллер оказали услугу своей профессии. Однако их идея таит в себе некоторые риски. Для политика, стремящегося к контролю над свободным рынком, идея животных инстинктов — настоящий подарок. Авторы подытоживают свой взгляд на роль правительства следующим образом: «Задача родителя — сделать дом счастливым местом, где ребенок чувствует себя свободным, но в то же время защищенным от своих животных инстинктов». Для либералов (в европейском понимании) это не слишком утешительная мысль.