Весь сценарий «Бесславных ублюдков» был написан одним пальцем. Я не умею печатать. Все, чем я пользовался, были указательный палец моей правой руки и печатная машинка Smith Corona 1987 года. Для меня было очень важно использовать лишь один палец. Когда пишешь ручкой, всегда есть риск напридумывать слишком много. Но когда есть только один палец, все жестко редактируется в процессе. В конце концов, если ты не считаешь эту чушь настоящей бомбой, то ты не будешь париться, печатая окончательный сценарий одним только пальцем. Таким образом, приходится постоянно вносить корректировки и многое сокращать.
Когда сперматозоид встречает яйцеклетку, все намного проще того, чем это окажется впоследствии. Как правило, идея нового сценария начинается с: «А было бы здорово снять фильм про ограбление?» Так появились «Бешеные псы». Или: «А разве не круто послать группу ребят с миссией во времена Второй мировой?» И мне не обязательно быть режиссером этого фильма или даже сценаристом. Но это то, что заставляет меня сесть и что-то придумать.
Я начал писать сценарий к «Ублюдкам» в 1997 или 1998 году. Но сюжет был совсем другим. Мне нравилось то, что я придумал, но это был далеко не фильм. Тогда я убрал сценарий подальше и стал работать над «Биллом». Когда я к нему вернулся, сценарий все еще не был готов для фильма, но мне очень понравились персонажи. Поэтому я сказал: «Оставим персонажей и напишем что-нибудь другое». Все остальное было сделано за последние два года.
Один знакомый парень сказал мне: «Ты напечатал весь сценарий одним пальцем? Это сильно впечатляет, намного сильнее, чем если бы ты его ручкой написал. Забудь о содержании, просто думай о физическом процессе».
Сочувствие – это сострадание к другим, к ситуации, в которой они находятся, и их будущему. Я – глубоко сочувствующий человек, и это почти мой недостаток. Даже незначительное проявление несправедливости не оставляет меня равнодушным.
Когда дело доходит до создания персонажей, их мира и того, чем они дышат на страницах сценария, то тут я – бог. Я придумал этих персонажей. Если бы моя мама не встретила моего отца, то вы бы о них никогда и не услышали. Я создал абсолютно всех, и я вложил в них частичку себя. Самое главное – все, как у Бога: у тебя есть коды различных характеров, которыми ты наделяешь своих персонажей. Но как с этим обращаться, зависит уже от них самих. Иногда они идут в ногу с моралью, а иногда идут против нее. В этом и есть вся суть драмы.
Все сцены для фильмов я беру либо из жизни, либо из других фильмов, которые являются для меня своеобразной точкой отсчета. Но иногда в голову приходит: «А что если…» О’кей, у меня есть эти персонажи, а что случится, если я помещу их вот в эти условия и вот в эту ситуацию?
Я скажу вам, чем мой стиль отличается от стилей других сценаристов. Для всех нас любой персонаж всегда встает на метафорическую вымощенную дорогу, которая и является его историей. На этой дороге в разных частях пути появляются еще три улицы, куда можно свернуть. Любой другой сценарист выстраивает баррикады на этих улицах. Сюда идти нельзя. Этого делать не надо, даже если навигационная система говорит ему, что это самый короткий путь к развязке. Сценарист зачастую сам блокирует дорогу для своих персонажей. Они ведь могут не понравиться зрителю, стать двуличными или слишком странными. Я плевал на все эти преграды. Для меня их вообще не существует. Пусть мои герои идут туда, куда захотят, а я буду следовать за ними. Так случилось и с «Ублюдками». Я не обращал внимания на дорожные знаки «Проезд запрещен». И когда дело дошло до развязки, на одной из улиц встала огромная преграда – собственно, сама история. И мне пришлось переписать конец Второй мировой. Но я был к этому готов. Я сказал себе: «Это всего лишь еще одно препятствие. К черту его! Давай пойдем по этой дороге и посмотрим, что произойдет». Я не делал ставки на правдоподобность, весь мой сценарий выдуман мной, но он также основывается на реальных событиях. Я просто перевернул реальность и заставил работать на меня. Это должно было выглядеть правдоподобно, и это на самом деле очень правдоподобно!
Когда дело доходит до подбора актеров, для меня самое важное – выбрать правильных людей. У меня нет проблем сказать актеру: «Слушай сюда, я хочу, чтобы ты усвоил все «если» и «но» в этом сценарии. Мы можем кое-что изменить в ходе съемок, но я написал все именно в таком порядке, и на это есть свои причины. И, возможно, я не смогу объяснить, почему я написал именно эту фразу для тебя в том или ином моменте». Может быть, я и не вспомню, что какие-то реплики написал для того, чтобы создать некую музыкальность. Но я всем даю четко понять, как серьезно я отношусь к словам в сценарии.
За весь период своей кинокарьеры я никогда не пытался вселить в зрителя чувство неопределенности. В прошлом бывали незначительные моменты. Например, когда Уму Турман похоронили заживо в «Убить Билла», или эпизод с авто-аварией в «Доказательстве смерти». Но это трудно назвать неопределенностью, она была только малой частью чего-то более значительного. В «Ублюдках» я впервые решил использовать этот трюк и держать зрителя до последнего в постоянном напряжении и с замиранием ждать, как закончится тот или иной эпизод. Обычно ты хочешь, чтобы конец каждой сцены был как можно более ясен для зрителя. С «Ублюдками» же я сделал все наоборот. Представьте себе невидимую эластичную ленту, которую постепенно растягивают. Чем больше ты ее растягиваешь, тем сильнее растут напряжение и страх, что лента порвется, и тем удачнее получится эпизод. Сцена в таверне La Louisiane длится около 20 минут. Я внимательно наблюдал за зрителями по мере того, как все происходило. В середине сцены, когда офицер гестапо сел за стол, лента становилась плотнее, и весь кинотеатр притих, напряженно следя за тем, что же произойдет дальше. Это чувство можно было сравнить только с оргазмом.
Я всегда использую метафоры сексуального характера, чтобы описать создание фильма, и то впечатление, которое я хочу произвести на аудиторию. Секс-метафоры идеальны для этого потому, что это как раз то, что я пытаюсь сделать. Я хочу довести публику до оргазма. Я делаю все так, чтобы самый полный и яркий оргазм наступил именно в нужный момент. За это я и люблю кино. Для меня нет других видов искусства, которые бы приносили такое же наслаждение, настолько близкое к сексу, как кино. Когда я вместе с публикой смотрю то, что снял, я как-будто испытываю огромное наслаждение от занятия сексом с каждым зрителем. Это и есть мой оргазм. Я контролирую их эмоциональные всплески. Вот сейчас я хочу, чтобы вы откинулись на спинку сиденья, теперь я хочу, чтоб вы засмеялись, все, перестаньте смеяться, не смейтесь, не смейтесь… взорвитесь от смеха! Это высшая, сиюминутная точка наслаждения, как приманка, передо мной на протяжении всего процесса. Я не считаю свою работу оконченной, пока не посмотрю свой фильм вместе с публикой. Мне важна ее реакция. Я доминирую в этом акте. Но когда я смотрю чей-то фильм, тогда тот режиссер занимается сексом со мной. И это нормально, все так и должно быть.
По-моему, каждый фильм, который я когда-либо снял, стал еще лучше при повторном просмотре. Трудно, конечно, состязаться с первыми впечатлениями, потому что я много сил вкладываю в сюжетную линию. Ты следишь за историей, в которой полно неожиданных моментов. Они делают фильм интересным и увлекательным, и это здорово. Первый просмотр требует сконцентрировать все твое внимание на фильме. По сути, тебя порабощает сюжет. Когда смотришь фильм во второй раз, ты уже знаешь, что, где и когда произойдет, и можно не переживать об упущенных моментах, всегда есть шанс пересмотреть все еще раз. Как правило, люди находят мои фильмы намного смешнее, когда смотрят их второй раз. Над ними не стоит иго сюжета, и тогда можно просто поржать.
Я рад, что мой фильм никого не оставил равнодушным. Я читал рецензии, и они потрясающие. Это значит, что я на самом деле что-то сотворил, и не просто сотворил, а сделал что-то мегасумасбродное. Все комментарии к фильму такие эмоциональные. Никто не наседает на меня лично. Они слишком заняты перепалками между собой. Кто-то сказал что-то вроде: «Если вы говорите, что фильм крут, то вы больны на всю голову». Или: «Представьте себе, да это же настоящий шедевр, а кто его еще не посмотрел, тот полный идиот!» Такие страсти говорят только о том, что никто не остался в стороне.
Что-то может стать твоим величайшим творением сегодня, или позднее ты можешь сказать, что это было лучшим из того, что ты когда-либо сделал. В финале «Бесславных ублюдков» есть фраза: «Я думаю, что это можно назвать моим величайшим творением». Не буду говорить, что это имеет какое-то отношение ко мне. Это фраза Альдо, и на тот момент она была как никогда кстати. Я на самом деле думаю, что вырез в форме свастики на лбу нациста был настоящим шедевром. А сама реплика отлично подходит для концовки. Если вы думаете, что тем самым я решил заняться самоанализом, то не буду вас переубеждать. Ну, кто спрашивает курицу о супе, в котором ее сварили? Я не стану говорить, что это то, что я в данный момент чувствую. Лучше оставлю вас при своем мнении.
