«Мечта любого правительства – заменить экспорт сырьевых ресурсов на готовую продукцию, но надо понимать что у каждой страны есть своя судьба»

Об итогах уходящего года, а так же планах на следующий «Къ» рассказал глава ФНБ «Самрук Казына» Кайрат Келимбетов

– Кайрат Нематович, не могли бы вы кратко охарактеризовать прошедший год? Что удалось сделать?
– Могу перечислить буквально списком наши основные темы и вопросы, которыми мы активно занимались в этом году. Прежде всего на мой взгляд мы обрели уникальный опыт в рамках реализации антикризисной программы Правительства, освоена большая часть средств выделенных из Национального Фонда. Мы в целом удовлетворены той работой по контролю за использованием этих средств, и в целом той эффективной и целевой реализацией программы..
Кроме того мы активно внедряли принципы корпоративного управления, в рамках повышения эффективности деятельности советов директоров, повышения прозрачности финансовой деятельности и в сфере управления человеческими ресурсами. В начале года были созданы и активно работают бюджетный, инвестиционный, кадровый комитеты. Разработана и представлена Совету директоров долгосрочная Стратегия ФНБ, презентована и начала работу электронная программа по поддержке казахстанского содержания. Достаточно много информации в СМИ о поддержке в рамках антикризисной программы строительного сектора, ипотечников, решения проблем дольщиков и МСБ.
Ну и наша широко обсуждаемая деятельность в рамках вхождения в капитал четырех системообразующих банков и вопросы реструктуризации долгов в двух из них. Думаю, что в I–ом квартале, если мы завершим все процедуры, получится что банковской системе удастся списать $10 млрд.
И самое главное на наш взгляд, то что уже в этом году мы несмотря на все пессимистические прогнозы начали обсуждение постризисного развития.
Нашей стране удалось привлечь $13 млрд кредитных линий и надеемся, что в следующем году мы начнем уже индустриальные проекты.

– Однако ситуацию в финансовом секторе учитывая ухудшение кредитных портфелей вряд ли можно назвать обнадеживающей…

– Действительно, уровень проблемных кредитов, по некоторым оценкам превышает 30%. И эта оценка ближе к 30–40%. А в БТА и Альянсе он превышает 60%. Адекватный же или безопасный уровень проблемных кредитов в банковском секторе должен быть на уровне 10%. То есть ситуация с проблемными кредитами на самом деле плохая. В том смысле, что не происходит их улучшения и роста деловой активности. И это вторая большая проблема, которая в банковском секторе присутствует. Первая проблема была проблемой недостатка ликвидности, обслуживание внешнего долга, недостаток капитала, и просто дыры, которые образовались из–за злоупотреблений в тех или иных банках, а проблема 2010 года – это проблема с сомнительными активами. Я считаю, что если правительство и фонд СК играли большую роль в решении первой задачи, то вторая задача – это уже работа регуляторов – Нацбанка, АФН и самих банков. Банки должны 2010 год посвятить очистке своих портфелей, списать, если что–то надо списать. В результате этих списаний и начислении дополнительных провизий естественно будет уменьшаться капитализация банков. И в этой ситуации акционеры должны будут думать о дополнительной капитализации банков. Второе, все–таки нельзя, пройдя первую фазу кризиса отмахнуться от тех уроков, которые нам финансовый кризис преподал. Прежде всего мы должны помочь регуляторам, поскольку на них будет очень большое давление. По каждому банку, прежде всего, должна быть четкая конечная структура бенефициаров банка, проще говоря, кто этим банком владеет, до физического лица. Чтобы понимать, за кем нам потом гоняться и с кем разговаривать, если появятся проблемы.
Второй вопрос – кредитование оффшорных операций. Из опыта БТА и Альянса, мы должны регулировать или ограничивать эти оффшорные операции. Третий вопрос – связанных кредитов. Моя позиция такова, что если кредит связанный, то его надо финансировать в другом банке, поскольку вопрос аффилированности, давления на менеджмент банков всегда будет присутствовать. И хотя может даже в других странах это не запрещено, но в Казахстане мы могли бы это запретить.
Ну, и мой любимый вопрос – объединение регуляторов. Предлагаю подумать еще раз над объединением трех функций. Это объединение функции пруденциального регулирования, которое осуществляет АФН, макрорегулирования, которое осуществляет Нацбанк, потому что жизнь показала, что вопросы в кризис назревают не только в соответствии с прудонормативами но и в макрорегулировании, в области системных рисков. Когда наши банки системно кредитовали недвижимость и финансовые операции. И четвертый вопрос – это развитие финансовых рынков. Здесь три агентства которые в Алматы, могли бы работать вместе, как в Сингапуре и в Малайзии, под крышей одной зонтичной организации, которая называется центральный или национальный банк.

– То есть вы предлагаете к АФН и Нацбанку добавить еще и РФЦА?

– Да. Но это мое предложение. Предлагаю его обдумать. Кроме того, есть работа Фонда Стрессовых Активов. В настоящее время дорабатываем мы концептуальные подходы с тем, чтобы дать банкам возможность не одномоментно списывать убытки и одномоментно формировать провизии, а делать это в течении 3–5 лет. Поэтому в следующем году через ФСА постараемся банкам помогать, но это требует большой дискуссии, поскольку убытки все–таки должны взять на себя банки. Можно помочь им растянуть их по времени, но вряд ли государство сможет взять их на себя, поскольку это будет на наш взгляд несправедливо.

– Правильно ли я понимаю, что, принимая год назад решение по БТА, вы стояли перед выбором как богатырь из русских сказок – направо пойдешь – коня потеряешь, налево – жизнь. То есть любое решение вызывало шквал критики –ровно те же самые люди которые сейчас критикуют вас за вхождение в капитал, критиковали бы вас за то, что вы допустили бы банкротство банка. В связи с этим какова сейчас ситуация по БТА. Последние заявления руководителей банка означают ли что ситуация стабилизировалась, как в плане оттока капитала так и качества кредитного портфеля?

– Вы знаете, что 2 февраля было принято решение о вхождении государства в акционерный капитал БТА. Тогда было выделено 212 млрд тенге и государство стало обладателем 75% акций. Впоследствии, 1,5 месяца БТА выплачивал очень большие долги, своевременно и по полной стоимости. К сожалению, помощь государства, чтобы банк выжил, некоторые банки–кредиторы оценили по–своему и в частности, несколькими банками была объявлена процедура досрочного требования долгов. На начало года у БТА долг был 13,5 млрд долларов. Нет таких банков в СНГ и в мире, которые в один день могут заплатить свыше 10 млрд долларов. К сожалению, диалог вначале зашел в тупик. БТА остановил выплату платежей. Вначале по основному долгу, потом по процентам. В итоге кредиторам было выставлено предложение образовать комитет кредиторов и уже договариваться с ним, как с общим собранием кредиторов о том, чтобы провести реструктуризацию долга. Здесь специфика была в том, что основным акционером было государство. И потому были определенные ожидания, что государство включит дополнительные механизмы поддержки. Но кредиторам было объявлено, что вопрос о реструктуризации задолженности должен решаться непосредственно между банком и кредиторами без расчета на дополнительное вмешательство и гарантии со стороны правительства и ФНБ.
Взяв за базу этот принцип, начали работу с консультантами. В сентябре был подписан меморандум, который подразумевал 2 модели реестр реструктуризации. При этом комитет кредиторов пригласил консультантов. Deloit помогала делать аудит портфеля банка. И до 7 декабря были подписаны коммерческие условия реструктуризации долга. Это документ, который является частью документа терн–шип, в котором проговариваются основные условия соглашения. Если долг был свыше 11,5 млрд, то он остается у БТА на уровне 4,5 млрд. но для этого в конце марта общее собрание акционеров должно за эту модель проголосовать.
Для примера приведу, в июле был подписан первый меморандум о взаимопонимании между кредиторами и Альянс банком, в сентябре–октябре были подписаны соответствующие коммерческие соглашения и 15 декабря общее собрание акционеров банка проголосовало. То есть, такой же временной лаг – 2,5 месяца будет и по БТА. Альянс, можно констатировать, по итогам 2009 года закончил реструктуризацию и долг сократился с 4,5 млрд долларов до 1 млрд долларов. и, если, даст Бог, общее собрание (акционеров БТА банка) поддержит.

– Банки вроде бы поддержали, а промышленность?

– Важный вопрос – посткризисное развитие экономики, заделом на будущее стала реализация индустриальных инфраструктурных проектов, которые глава государства обозначил как прорывные. Было выделено 115 млрд тенге БРК. Он стал одним из самых крупнейших банков по уставному капиталу. Он на сегодня составляет 1,7 млрд долларов. мы думаем, в ближайшей перспективе он превысит 2 млрд долларов. В этом году были проекты, которые в целом были сданы. Это и ЛЭП из Северного Казахстана в Актюбинскую область, 2 этап линии Север–Юг. Кроме того, сдан локомотивосборочный завод с Дженерал электрик, это высокотехнологичное предприятие. Дженерал Электрик согласилось стать обладателем 20% пакета этого совместного предприятия. Ульбинский металлургический завод, который запустил завод по выпуску высоктанталовых порошков. Это тоже наше крупное достижение. В 2010 году планируем строительство таких заводов, как Каустик в Павлодаре, завершение строительства Мойнакской ГЭС, Таразского металлургического ферросплавного завода, горнолыжного курорта Шымбулак, расширение морпорта Актау, производство электровозов в Казахстане. Это – те проекты. которые зададут фон на 2010 год. Они в целом создадут костяк новой экономики Казахстана. Но это только начало. По крупным проектам в нефтехимии, металлургии, в химической сфере мы приветствуем привлечение прямых иностранных инвестиций и практически по любому проекту открыты для предложений, чтобы у нас были партнеры как местные, так и зарубежные. Кроме того пул активов, который имеется, который будет создаваться при реализации инвест и инфраструктурных проектов, а мы планируем, что при их реализации мы будем привлекать не только иностранные инвестиции, но возможно, частично и деньги пенсионных фондов, мы какие–то компании – дочерние, внучатые будем выводить на IPO. Сейчас идет работа над соответствующей программой, которая позволит в какие–то привлекать стратегических инвесторов, в любом случае, наши институты настроены на работу по максимально рыночным требованиям.
На все это нужны деньги. Откуда их взять? Часть средств была предоставлена в рамках антикризисной программы, часть в те или иные годы выделялась из бюджета. Безусловно, сейчас речь идет о масштабном привлечении прямых иностранных инвестиций и кредитных линий – льготных, долгосрочных. В рамках визита главы государства во Францию, Китай, Италию, Турцию, достигнуты существенные договоренности о привлечении прямых иностранных инвестиций. беспрецендентный пакет был обеспечен со стороны Китайской республики. Первый транш в 10 млрд долларов до конца года мы уже практически получили. Из них 5 – на поддержку нефтегазового сектора, на приобретение пакета «Мангыстаумунайгаз», кроме того, достигнута договоренность о строительстве газопровода Бейнеу–Бозой–Шымбулак, который приведет газ на юг Казахстана. И мы получим дополнительную возможность экспорта в Китай через газопровод Туркменистан–Китай. Плюс 5 млрд будет направлено на развитие обрабатывающей промышленности. В рамках визита главы КНР было подписано соглашение о выделении Эксимбанком Китая свыше 1 млрд на реконструкцию Атырауского НПЗ.
В конце года СК совместно с государственным банком развития Китая и компанией Казахмыс подписали соглашение. Выделяется до 3 млрд долларов. В частности, из этих денег мы выделим на 300 млн – Казахтелекому и 2,7 млрд – на развитие горно–металлургической сферы с помощью компании «Казахмыс». На крупнейший проект развития медной промышленности – Бозшекольское медное месторождение в Павлодарсокй области. Думаю, что такого масштабного кредитования металлургической сферы еще не было. Кроме того планируем строительство алюминиевого завода 2 очереди в Павлодаре, помогаем выделить 400 млн долларов льготной кредитной линии Эксимбанка. В целом цель, которой мы будем придерживаться, но в ближайшей перспективе и задача, которую сегодня выполняет фонд СК, будет трансформироваться. Речь идет о 2010–14 годах, когда крупнейшую роль в инвестициях будет играть группа компаний фонда СК. Причем считаю, что очень важно, чтобы лидером и дирижером было государство в процессе диверсификации, в создание новой экономики. Но при этом мы открыты чтоб приглашать в этот коллектив всех остальных желающих участников.

– Говоря о диверсификации, важно ведь учитывать насколько она учитывает местные реалии, а так же выполнима с точки зрения поставленных целевых показателей и необходимого финансирования.

– Мы много говорим о диверсификации. Идут споры –диверсификация какого типа должна быть поддержана в Казахстане. Как фонд СК, где 78% наших активов составляют компании, связанные с сырьевыми ресурсами, мы надеемся прежде всего обеспечить диверсификацию традиционной специализации, того что связано с нефтью, металлами, удобрениями. Исходя из приоритетов химической, нефтехимической промышленности, металлургии 3–4–5 переделов, агропереработки, которую мы будем через БРК поддерживать, мы можем составить костяк прорывных проектов, и той новой экономики, о необходимости создания которой говорит глава государства. Вообще Когда мы говорим диверсификация, к сожалению, у нас зачастую идет подмена понятий. Я хотел бы сегодня правильно классифицировать, что есть что. Чтобы потом было понимание.
У нас любой проект, который предлагается или сдается в каком–нибудь регионе или столице считается, вот это наш вклад в копилку диверсификации. На самом деле, диверсификация в прямом смысле этого слова – это то, что мы пониманием как отход от зависимости от экспорта сырьевых ресурсов. Понятно, что Казахстан экспортирует нефть, металлы, зерно. Казахстан не экспортирует телевизоры, машины и поэтому мечта любого правительства – заменить экспорт сырьевых ресурсов на экспорт готовой продукции. Но надо понимать что у каждой страны есть своя судьба. Казахстан входит в число нефтяных стран, и фактор нефти действительно сильно влияет на страну, А ведь мы сегодня добываем 1,4 млн. баррелей в день и в перспективе будем добывать 3 млн.барр. Это на уровне 150–180 млн.тонн в год. Тогда получается, во–первых, как бы понятно, что доля доходов от нефти в бюджете, и ВВП Казахстана всегда будет определяющей. И от этого никуда не денешься, то есть этот фактор ты не отменишь.

– А как же отход от сырьевой зависимости и развитие новых отраслей экономики?

– Вопрос диверсификации, который поднимался в Стратегии индустриально–инновационного развития это чтобы темпы роста обрабатывающей как минимум не отставали, а наоборот опережали темпы роста в сырьевом секторе. При этом надо отчетливо понимать, что в абсолютных величинах цена за сырье будет доминирующей. Но у нас обрабатывающая промышленность занимала 12–13,5% ВВП, имеется ввиду какая–то готовая продукция, не связанная с ресурсами, и вопрос был в том, чтобы эта доля с годами оставалась как минимум такой же. Хотя амбициозный план заключался в том, что мы в идеале, в перспективе сколько бы нефть не стоила, вообще ее продавать не собираемся. Но надо быть реалистами. По крайней мере до 2030 года все, на что мы должны опираться и жить в своих доходах по бюджету – это доходы от нефти. И задача, считаю, должна быть сформулирована так: «Правильно ее продать». И отнестись к полученным доходам ответственно. Поскольку когда экономика так сильно зависит от нефти, то ее макроэкономические показатели очень волатильны. То есть они очень быстро скачут. Например, вчера была цена 150 долларов за баррель, соответственно, у нас инфляция сразу 20%. Почему такая инфляция? Потому что очень много денег приходят: приходят прямые иностранные инвестиции, приходят доходы нефтяников, приходят доходы тех, кто их обслуживает. То есть появляется, как бы некая индустрия, это количество денег вращается в экономике и начинает искать себе место. И почему макроэкономические последствия, вот говорят «перегрев», «голландская болезнь» – эти деньги не находят себе места и начинают искать сектора экономики. Как правило, они находят так называемые неторгуемые сектора экономики. То есть то, что не экспортируется, не импортируется. Например, инфраструктура, сервис и недвижимость. Что и произошло – эти деньги шальные пошли в свое время в сектор недвижимости. Потому что у всех были деньги. От нефти перепадает всем. Это не только классические нефтяники и члены их семей, это и те люди, которые обслуживают, смежные отрасли, от сферы торговли до сферы образования. То есть когда денег у всех было много, все строили дома, чем–то занимались, какие–то новые рестораны открывали. Все вот это разрослось на вот этих деньгах. Но и самое главное, «влупили» все в строительство. Вот представьте на секунду, что у нас нет тех полумиллиардов долларов на достройку, чтобы строители тогда делали? Чтобы они людям объясняли, с которых деньги собрали и не могут достроить?

– Но почему это происходило? Происходило же целенаправленно. И не одни строители виноваты…

– Банки заимствовали деньги, правильно? Они их отдавали своим же фирмам или своим же знакомым для того, чтобы те строили дома. Помимо нефтяных денег, еще и эти деньги, которые взаймы брались за рубежом…Теперь в результате мы берем взаймы у наших будущих поколений. Соответственно, макроэкономика «пляшет». А когда она так играет, то не создается условий для того, чтобы бизнесу было интересно заниматься не сильно доходной обрабатывающей промышленностью. То есть гораздо проще выбить кредит, пойти заплатить взятку чиновнику, получить участок или даже сделать все законно и честно, нежели думать: а какую технологию привезти? С кем она будет конкурировать? А есть ли у нас такой человеческий капитал? И многое упирается в это. Поэтому для стран с таким фактором сырьевого ресурса провести перестройку структуры экономики очень сложно. Диверсификацию успешно мало, кто провел. Например, даже если мы возьмем арабские страны, то вроде бы хорошим примером является Дубаи. Но и он сейчас, честно говоря, «пролетел» по недвижимости. Тем не менее, в Дубаи люди поняли, что они среди эмиратов наименее обеспечены нефтью и она быстрее всего у них закончится – надо развивать параллельные отрасли. Они начали развивать туризм, они начали развивать экспорт готовой продукции. Они создали в портах специальные экономические зоны, завлекли мировые бренды, создали им обалденные условия – хочешь завозить рабочую силу – завози, хочешь ноль налогов на 50 лет – на тебе 0 налогов на 50 лет.

– А что они помимо автомобилей у себя собирают?
– Они много что делают. У них в портах идет вся переработка. Они все привозят, в портах собирают и отправляют дальше. Потрясающе то, чего они достигли. Но этот пример из арабских стран наиболее успешный. Как правило, все остальные арабские страны они просто дальше развивают нефть и все, что там связано – нефтехимию, газохимию, к этому вопросу отдельно вернусь.
Из других стран, какого–то суперуспешного примера нет. Наверное, очень интересный пример Норвегии.
Теперь что касается стран, которые более или менее похожи. Все–таки у каждой страны есть специфика. Да, Малайзия успешная, но она имеет выход в океан. Норвегия имеет выход в Европу, под боком. Мы – не имеем выхода к морю. И на самом деле у нас есть вопрос поставки. И есть вопрос, который является проблемой малого и среднего бизнеса, я считаю, ключевой проблемой МСБ – это развитие его, точнее увеличение. Вообще есть у каждого правительства мечта, что МСБ производил 50% ВВП страны. Но сегодня у нас объективно где–то 20–25%. И этот МСБ мы с вами знаем хорошо. Это все, что появилось после перестройки – рестораны, обслуживание, парикмахерские. Ну, у этого тоже есть предел, к сожалению. То есть… тот МСБ который есть, он и есть. Даже тот, который чуть–чуть расширился во время бума, и то он уже не выдерживает. То есть это то, что мы видим на виду. Малый бизнес вокруг производства так практически и не возник.

– Не вы первый ассоциируете малый бизнес исключительно с парикмахерскими и ресторанами. Может быть проблема неразвитости МСБ в нашей ментальности: восприятии МСБ исключительно на этом уровне и не больше?

– Нет–нет, сейчас объясню. Проблема в нашей географии. У нас девятое место по территории. А по плотности населения – 106 место. 15 млн.человек при том, что у нас плотность населения выше, чем в Австралии или Канаде, но оно маленькое. И возьмем в качестве примера две страны – Австралию и Канаду..
Мы специально поехали в Канаду, когда еще были в МЭБП, изучать опыт.
Встретились с замминистром министерства инфраструктуры Канады. Ну, по–нашему вице–министр транспорта. Спрашиваем: «Как получается, что вы – шестая по территории страна мира, а живет у вас 30 млн.человек, как вы рулите экономикой? Как у вас получается?»
Почему Канада похожа на Казахстан? У них самая большая граница с США, чуть меньше, чем наша с Россией – 7 тысяч км., но похоже. Большой сосед, экономически сильнее, экономика мощнее, население больше: у них в США 300 млн., в Канаде – 30 млн. И как простому канадцу, который живет на границе США и Канады, как ему выбирать, где жить: в США или Канаде? На первый взгляд, да, кажется, что безальтернативно, конечно, в Штатах жить. Америка, свобода, все условия! А на самом деле, человек выбирает не это. Человек выбирает комфортные условия проживания, безопасность городов, безопасность на улицах, отсутствие преступность, возможность хорошей инфраструктуры – опять же рестораны, гостиницы, дома для проживания, дома для аренды. И самое главное – возможность получить работу, да. И канадцы сделали стратегию. Они сказали: «Мы должны выбрать приоритетные города, которые могут конкурировать с американскими городами по уровню жизни».
Сегодня Ванкувер – канадский город – занял первое место в северной Америке или вообще в мире по уровню жизни. То есть в этом городе жить комфортно. Значит, они сказали: «Мы, несмотря на триллионный ВВП, можем потянуть 3 города, которые смогут конкурировать». И выбрали Монреаль, Торонто и Ванкувер. И вложили туда все свои деньги, какие только есть, в инфраструктуру. То есть вот то, что мы сейчас много денег вкладываем в строительство Астаны и Алматы – это вот такой пример, как мы делаем там условия проживания. В результате у них там есть 3 мегаполиса, в котором живут 75% населения.. А в Австралии 73% населения живет в 4 городах: Мельбурн, Сидней и еще 2 города.
То есть возвращаясь к малому бизнесу, он быстро развивается там где возникают агломерации. В Японии 4% территории занимает Токио, там живет 35 млн.человек. и когда такая концентрация населения, оно само себе создает работу. Эти люди нуждаются в различных услугах от прачечной, ресторанов, школ, детских садов, больниц, до развлекательных учреждений т.д.
Что сделал президент, когда перенес столицу в Астану? Какой фактор производительной силы? Он создал в Астане завод по производству государственных услуг. И вот все, чем Астана живет и кормится – это большое предприятие по производству государственных услуг. А Алматы – это завод по производству бизнес–услуг. Большой такой. Финансовый центр, бизнес, и другая околобизнесная инфраструктура, туристическая и т.д., и т.д.
Но при этом если вы развитая страна, себя уважающая, то должны независимо от того, где ты живешь – в Атырау, Актау, Джамбульской области – тебе должна быть всегда оказана первоклассная медицинская помощь и доступ к образованию. И к этому мы тоже должны стремится и сделать.

– И все таки давайте вернемся к диверсификации…

– Я бы так разделил – есть общее понятие индустриализация, которая состоит из трех частей: диверсификация первого типа, диверсификация второго типа, инфраструктура.
Вот мы все отчитываемся на правительстве: вот у «Самрук–Казына» 33 проекта, $24 млрд. Из них 87% – это проекты, связанные с диверсификацией первого типа, т.е. нефтью, газом, металлами, и проекты, связанные с инфраструктурой. То есть 3 НПЗ – каждый требует $1,5–2 млрд. вот вам уже $6 млрд. Битумный завод – 300 млн., газохимический комплекс в Атырауской области – 6 млрд.. То есть вы представляете, у нас, например, из всех проектов, только с нефтью связано на $12 млрд! Опять все вокруг нефти. Дальше проекты – SBS–Steel в Актюбинске металлургический завод, Таразский металлургический завод ферросплавов, производство алюминия первая–вторая очереди в Павлодаре, Карагандинский Арселор Миталл – расширение – все опять металлы. Тоже на $10 млрд. То есть, по сути, возвращаясь к Австралии и Канаде, мы страна, которая должна развивать следующие переделы в этих отраслях – это наша судьба. Мы от нее никуда не уйдем. Наоборот, надо этим, как норвежцы, заниматься. Здесь правда есть другая опасность. Диверсификация первого типа, конечно, закрывает дорогу диверсификации второго типа. Каким образом. Вот, например, у нас есть деньги в «Самрук–Казына». Но кто самая влиятельная организация в фонде? КазМунайГаз, КТЖ и т.д.. Почему? Потому что у них деньги, они доходы формируют, и эти доходы отправляют на свои нужды. Вот, кстати, такой показатель – из 186 предприятий КМГ – 86 непрофильные. Из 87 предприятий КТЖ 51 – непрофильных. То есть процветает целая масса непрофильных бизнесов. И смысл «Самрук–Казына», как корпоративного инструмента и как оператора правительства по диверсификации в том, чтобы регулировать, куда они отправляют свои доходы.

Есть инфраструктура. Инфраструктура – это взаимоотношение с правительством. КТЖ, Телеком, КЕГОК – их доходы формируются только от тарифной политики. Дает им правительство тарифы, в скобках – увеличивает инфляцию, потому что тарифы растут, соответственно все ценообразование в стране растет. Перевозки дорогие, телефонные звонки дорогие, пассажирские билеты дорогие – когда правительство дает добро на инвестиционную программу, то тем самым мы поднимаем уровень инфляции. То есть это правительство должно регулировать, что ему на сегодня важнее: инфляция или ему сегодня важнее дать деньги этим компаниям.
И третья группа – это финансовая, она тоже делиться на 4 подгруппы.
Первая – это банки, в которые мы вошли и через 3–5 лет, я про это говорил, мы выйдем. Вторая группа – это фонд развития предпринимательства Даму и все, что связано с поддержкой МСБ, который в перспективе мы хотим немножко изменить, т.к. считаем, что Даму не нужно прямо выдавать кредиты, ему нужно этот свой портфель отдать банкам, а ему быть таким центром поддержки предпринимательства, не подменяя банки. Третья группа – это институты развития (БРК, фонд фондов, ИФК) – это те, кто дает equity и debt financing для будущих проектов. Это сервисные институты поддержки инициатив частного сектора. И четвертая – это институты развития в сфере недвижимости – это Фонд недвижимости, КИК, ЖССБ, ФГИК.
Это в чистом виде, т.е. недвижимость, институты развития, малый бизнес и банки. Вот четыре подгруппы.
Соответственно, они управляются разными корпоративными способами. Добывающая – у них одна идеология. Инфраструктурные – другая идеология. Мы предложил разделить их на эти 3 направления. Идеологически, а не физически.
Я правда думаю, что если такое деление произойдет, то, может быть, в десятилетней перспективе. Поскольку создав «Самрук–Казына» во время кризиса, правительство нагрузило фонд большими задачами и большими долгами. Сегодня такая надстройка от имени правительства в виде «Самрук–Казына», которая будет оценивать деятельность этих холдингов, должна быть. Добавленная стоимость как раз в том, чтобы принимать на себя бюрократический напор, но в то же время как бы делать «обратную связь» из просьб нацкомпаний правительству.
Регулировать эти два информационных управленческих потока – это основная задача корпоративного центра, каким и должен являться фонд «Самрук–Казына».

– Кайрат Нематович, в структуре Фонда «Самрук–Казына» есть полная линейка инвестиционных инструментов: БРК, ИФК, КСМ. Последний в прошедшие два года анонсировал создание нескольких фондов прямых инвестиций, но пока что–то не слышно об их инвестиционной активности. Когда начнет работать Фонд фондов?

– Действительно, у всех впечатление, что в наших фондах фондов миллиарды долларов. Реально на фонд Фаллах (СП с фининститутами ОАЭ) зарезервировано $50 млн. На совместный с EBRD фонд – $100 млн. Сейчас мы создаем таджикский и киргизский фонды – по $40–50 млн. на каждый, не больше. На фонд с китайским CITIC зарезервировано $100 млн. на начальном этапе, затем доведем объем до 200 млн..
Создавая фонды фондов мы преследуем 2 цели: собственно инвестиционная и развитие такого инструмента, как долевое участие бизнеса в инвестиционных проектах. Почему важно долевое участие? Это разделение риска бизнеса с кредиторами, а значит и повышение ответственности и предпринимателей, и кредиторов за проект. Ведь как бывало до кризиса? Приходил человек в банк, показывал уставный капитал в 100 млн. Тенге и каким–то невероятным образом получал кредит в $100 млн. То есть это нормальным считалось. Между тем, нормальное соотношение долевого участия и кредитов – это 20 на 80.
Например, сейчас нашими институтами развития финансируется проект «SBS–Steel», в котором само предприятие инвестирует собственные $80 млн. и еще 350 млн. даем мы. Конечно надежнее если человек вкладывает 80 млн. долларов, чем тот, кто вкладывает всего 1 млн.
Сейчас в период закрытости рынков капиталов, ситуация стала еще хуже. Многие проекты в банках второго уровня, в нашем БРК страдают… ну нету денег у людей, что делать? А проект интересный, стране нужный, перспективный, стоит, например, 100 млн. Если по схеме «20х80» смотреть, то нужно, чтобы инициатор проекта не менее 20 млн. вложил. А в нынешней ситуации у него столько нет, он говорит: «Вот у меня есть 10 млн., и все – режьте меня, не могу ничего сделать. Но проект двигать надо». Тогда мы говорим: «Мы в лице, например, фонда прямых инвестиций, создаем СП – 50% твои, 50% – наши. И уже это СП будет инвестировать в проект, а мы вместе берем на себя риски проекта».
По такому принципу должен был функционировать Инвестиционный фонд Казахстана (ИФК), но, к сожалению, с самого начала его создания было сделано, наоборот: весь риск ИФК начал брать на себя, при этом, заходя на проект, не правильно просчитывал риски.

– Но все–таки, какие проекты уже готовы реализовать созданные фонды?

– Фонд с CITIC будет заниматься проектом строительства битумного завода в Мангистауской области, может вкладывать в ароматизирующие углеводороды на Атырауском НПЗ и в проект строительства Мойнакской ГЭС. CITIC сам ведет много проектов в Казахстане, и фонд для него будет дополнительным финансовым плечом. Фонд Фалах готов инвестировать в финансовые институты Казахстана, покупать банки и развивать нефтехимию, приобретать и осваивать месторождения.
Фонд с EBRD занят в сфере среднего бизнеса, он предполагает инвестировать в проекты по $5–10 млн.. Сейчас мы планируем создать еще один фонд с EBRD, выделив ему $200 млн., который будем заниматься выкупом плохих проектов у банков.

– Зачем еще один фонд, когда создан Фонд стрессовых активов?

– Это немного другое. Например, есть в банке проект сервисного предприятия, который сейчас, в период кризиса, испытывает объяснимые проблемы. Проблемы объяснимые, но перед банком–то отвечать по обязательствам нужно? Нужно. Есть 2 выхода: или банкротство, или поиск стратегического партнера, который поддержит деньгами в сложный период. Понятно, если это крупный нефтедобывающий проект, то найти партнера не сложно, а небольшой сервисной компании что делать?
В этой ситуации наш с EBRD фонд будет предлагать владельцу предприятия: «Давай мы увеличим твой капитал на 50%, став совладельцами компании. Да, твоя доля в проекте уменьшается до 50%, но в целом предприятие сохраняется, появляется возможность дальнейшего роста, и риски теперь ты не один несешь, а совместно с нами».
То есть теперь у нас действительно есть полная инвестиционная линейка – долговое финансирование есть, инструмент equity есть, лизинговое финансирование есть, институты развития есть – которая позволяет финансировать экономику и реализовать планы по индустриализации. Теперь дело – за бизнесом, генерацией проектов. Если не будет бизнес–инициативы, если люди будут бояться начинать проекты, брать кредиты, заниматься стройкой и т.д., вот тогда, действительно, будет кризис. Для этого нужен дух. Дух в казахском бизнесе, слава Богу, есть.

– По Вашей оценке, случиться ли в ближайшие годы, после нынешнего кризиса, в Казахстане фондовый рынок?

– Я считаю, в ближайшие 3–5 лет не случится, потому что подорвано доверие в целом к корпоративным структурам, к корпоративному управлению. Мы видим даже в банках, которые выходили на IPO, не был преодолен конфликт интересов акционеров, членов советов директоров и менеджмента.
Доверие ко всем этим институтам – корпоративному управлению, аудиторским отчетам, рейтинговым оценкам – надо восстанавливать.
Вообще в перспективе, считаю, судьба фондового рынка в Казахстане будет складываться достаточно сложно. Мы, как суверенный фонд, конечно, будем выводить на казахстанский рынок свои инструменты – облигации, другие бумаги. Но акции своих дочерних компаний мы будем предлагать в очень ограниченном объеме, это могут быть доли в горнорудной «Таукен–Самрук», какие–то из дочек КТЖ, Казахтелекома, Казахстан инжиниринга. То есть могут продаваться акции «дочерних» организаций нацкомпаний, а сами холдинговые приватизации не подлежат.
При этом, основных задач, которые стоят перед нами здесь, две – это повышение качества управления компаниями, приближение менеджмента к мировому уровню, а вторая – собственно активизация отечественного фондового рынка. Т.к. без участия госкомпаний он точно еще долго будет слаборазвит. Основной, крупный бизнес будет стремиться в Лондоне котироваться, никуда от этого не денешься. Средний бизнес будет искать иные инструменты привлечения средств, т.к. IPO накладывает много ограничений.

–Все тот же вопрос – какой должна стать экономика Казахстана, чтобы можно было сказать: все, диверсификация состоялась?

– Структура экономики – нефть, металлы по–прежнему будут занимать львиную долю.

– Львиную – это сколько? 80–85%?

– Можно, конечно, мечтать, что у нас 50% будет производство спутников для всего мира.

– А аграрный сектор?

– Аграрный сектор сейчас ставит перед собой задачу – вернуться к тем 8%, которые были у них в советское время. Дай бог им ее добиться. Мы будем им помогать, потому что агропереработка – это один из приоритетов Банка развития тоже.
Поэтому нефть, металлы – это наша судьба на ближайшее время, там, кстати, нет такого, чтобы 80% было нефти. Нефть – это же как бы считается добавленная стоимость каждый раз, это же не в общем объеме производства. То есть львиная доля ВВП будет опять нефть, металлы, неторгуемый сектор – услуги, инфраструктура, недвижимость. Все это опять повторится, важно, чтобы все это было под контролем. А все остальное – обрабатывающая промышленность.

– Каким Вы представляете себе следующий 2010 год?

– Я надеюсь, что он будет лучше, но будет тоже не простой. Если в этом году рост экономики до 1% вытягиваем, то в следущем году хорошо бы достичь 3% роста экономики, чтобы в 2011 году вернуться к тем высоким цифрам роста, которые у нас были. Предпосылки для этого есть, но не все зависит от нас