В начале декабря на киноэкраны выходит эротическая сказка «Овсянки» Алексея Федорченко о загадочном вояже по России, которая на самом деле для зрителя становится путешествием внутрь себя, а для российского кино – иллюзией появления нового Тарковского.
Интересно, что «Овсянки» в Алматы выходят в один день с балабановским «Кочегаром» – фильмом, который тоже непременно надо увидеть. Наконец-то казахстанские прокатчики задумались о разнообразии репертуара в наших кинотеатрах. Но картину Федорченко стоит смотреть не только за призы – Венецианского кинофестиваля за лучшую операторскую работу и ФИПРЕССИ – и не за другие многочисленные награды, среди которых даже Гран-при экзотического киносмотра в Абу-Даби. А за то, что этот фильм без амбиций и со скромным бюджетом, названный по имени маленьких певчих птичек, незаметных для современного урбанистического взгляда, легко и порхающе расправляется с кинообразами-штампами, выстроенными режиссерами 2000-х (Звягинцевым, Хлебниковым, теперь вот Лозницей), про российское «чернушное» бытие. И уходит куда-то в метафизические дали.
Сюжетная канва «Овсянок» настолько проста, что укладывается в одно предложение: мужчина вместе с другом отправляется хоронить свою молодую жену по обычаю некоего полумифического племени финно-угорской группы меря под щебет и колдовство двух птичек-овсянок. Снята кинолента по одноименной книге Дениса Осокина, знатока фольклора и мифологии. Повестью «Овсянки» в литературе был создан совершенно особый мир: то ли вымышленный, то ли документальный, то ли существовало это племя, давшее основу великороссам, то ли нет. Интересна и авторская подача текста – с собственным «правописанием», версткой без заглавных букв в начале предложений, «неправильной» пунктуацией, узким столбцом – так, что проза даже визуально становится похожа на поэзию.
Эту поэтичность и даже медитативность текста, переданную закадровым голосом, режиссер Федорченко вместе с оператором Михаилом Кричманом, работа которого вызывает восхищение, воплощает на экране. Но интересуют его вовсе не этнографические подробности исчезнувшего народа, а вневременные понятия о жизни, любви и смерти. Здесь сплетаются лирика, мистика, психологичность и скрытая глубокая эмоциональность, плюс ко всему – эротизм, как обязательная составляющая мифов любого народа. Обнаженного тела в кадре, правда, много, но вся эта плотскость бесстрастно показана только как элемент быта. А многие так и вовсе отметят целомудренность фильма.
Несколько лет назад режиссер Алексей Федорченко привозил в Венецию мокьюментари (имитация документалистики) «Первые на Луне» и был награжден за лучшую документальную картину. Теперь приз экуменического (то есть религиозного) жюри получил его фильм о несуществующей культуре, не имеющей религии. Федорченко вроде снимает про то, что уже хорошо знакомо нам по российским артхаусным лентам – та же глубинка, чернуха, все те же грязь да дороги, тот же туман да березы, а получается все по-другому, вроде как про параллельный мир. На простой, казалось бы, сюжет, режиссеру удается нанизать несколько смыслов. Каждый узрит свой, а на следующий день (надо сказать, что фильм оставляет долгое послевкусие) – новый. Можно говорить, что Федорченко удалось снять роад-муви с русским духом или же этнографическую мистификацию про потерянный мир, или же сексуальную утопию, в которой женщины легко предлагают себя мужчинам. Но, прежде всего, это свежий ветер в российском кино, которое задохнулось в ограниченности тем и сюжетов.
