Евгений Винокуров: С введением единой валюты нельзя торопиться

Со вступлением Казахстана в Евразийский экономический союз в мае 2014 года то и дело возникали различные торговые споры с соседями по Союзу. Все это вызывало небольшое напряжение между странами и ставило под сомнение дальнейшую целесообразность интеграционных процессов. По словам директора Центра интеграционных исследований Евразийского Банка Евгения Винокурова, одной из главных причин таких разногласий была слабая координация определенных политик, в частности, связанных с таргетированием инфляции в странах ЕАЭС. Значительная часть беседы, состоявшейся во время Астанинского Экономического Форума, оказалась посвящена не только сугубо евразийской проблематике, но и отношениям ЕАЭС и Китая.

Россия такая же сырьевая страна

– Каким образом сказываются на процессе интеграции в ЕАЭС экономические сложности в России? Насколько справедливой является точка зрения, что причиной остроты кризиса на домашних рынках является членство в ЕАЭС?

– С точки зрения макроэкономики, весь ЕАЭС, включая Россию, это маленькая открытая экономика. Данные 2015 года: наш ВВП по номиналу – 2 триллиона долларов (примерно 2,5% от мирового ВВП) или 3–4% по ценовому паритету. Это субъект мировой экономики, который, в общем, не имеет особого влияния на внешние процессы. Он воспринимает политику и внешние цены на нефть, на металлы и на зерно. Поэтому аргумент, что все происходит из-за экономических сложностей в России, абсолютно не проходной. Россия не определяет ситуацию, она такая же сырьевая страна, как Казахстан. Скорее, если уж на то пошло, Евразийский союз в последний год выступил как некий амортизатор удара, но в определенной степени, конечно.

Пропагандой заниматься не будем. У нас есть цифры по взаимным инвестициям, мы ведем собственную базу данных. Бесспорно, что взаимные инвестиции в СНГ сократились. Но картина внутри ЕАЭС такова: если российские инвесторы зашли в Казахстан или Беларусь, а казахстанские – в Кыргызстан, то они сохраняют позиции. Они реинвестируют то, что зарабатывают. А по СНГ довольно значительный инвестиционный спад происходит, в основном, за счет Украины. Такая же ситуация и по торговле. Если смотреть на статистику по взаимной торговле, то – да, она в 2015 году упала на целых 26%, но это влияние снижения цен на многие экспортные позиции. Если смотреть на пропорции торговли внутри ЕАЭС ко всей внешней торговле – происходит увеличение. За 2015 год – с 12,3 до 13,5%. Получается что внешняя торговля за пределами единого пространства сокращалась опережающими темпами. Понятно, что сейчас цены на нефть и металлы «отскочили», и в 2016 году динамика будет гораздо веселее. Так что есть основания говорить, что Евразийский Союз частично выступает как такой демпфер, а мог бы смягчать ситуацию в еще большей степени, если бы был прогресс в координации валютных политик.

– Считаете, что это вообще реалистично?

– Просто существует слишком много стереотипов. Все воспринимается как немедленное введение «Алтына», «Евраза», в лучшем случае мелькает еще появление единого Центробанка. На самом деле Евразийская экономическая комиссия сделала колоссальное по объемам исследование в прошлом году, в котором мы математически пришли к выводу, что с введением единой валюты ни в коем случае нельзя торопиться. Это просто экономически вредно на данном этапе. Но есть десятки практических мер координации политик, которые принесли бы уже сейчас пользу.

Самой центральной темой нам кажется координация, связанная с таргетированием инфляции. Вся наша математика подвела нас к мысли, что без низкой инфляции ни интеграции, ни какого-либо устойчивого экономического роста не получается. Инфляция должна быть однозначной, предпочтительно на уровне 4-5-6%. И она должна быть предсказуема и более того – сравнима во всех странах Союза, чтобы они не разбегались. Если такая координация будет, то союз сможет избежать тех торговых конфликтов, которые происходили в 2014 и 2015 годах. Периодически возникали серьезные проблемы: то российские продукты становились сверхконкурентоспособными на казахстанском рынке и вызывали недовольство местных производителей, то вводились ограничения в торговле. После введения свободного плавания и инфляционного таргетирования все это не было столь болезненным.

– Все ли перешли к свободному плаванию?

– Слава Богу, да. Следующий этап – это достаточно гибкая и либеральная координация валютных курсов. И все пока. Дальше двигаться не нужно.

– Привязка к рублю?

– О привязке к рублю тоже речи не идет, как и о валютном союзе. Речь идет о таких скучных материях, как координация инфляционного таргетирования, повышение ликвидности валютных пар. Так, чтобы пара рубль-тенге торговалась с глубокой ликвидностью.

Львиная часть китайских инвестиций в ЕАЭС пока приходится на Казахстан

– Что касается замедления темпов роста, которое одновременно испытывает и китайская экономика, являющаяся одним из крупнейших рынков и крупным инвестором в инфраструктурные проекты. Различается ли влияние этого замедления от страны к стране?

– Для Казахстана и Кыргызстана, конечно, сильней влияние Китая. В чистом виде экономическая гравитация, больше процент торговли и инвестиций. Соответственно, относительное замедление китайской экономики (дай Бог каждому такое замедление) наверное, скажется больше на Казахстане и Кыргызстане. По России китайский фактор оказывает влияние через динамику нефтяных цен и через металлы, конечно. Китайский рынок является определяющим в металлургии. Цены упали вдвое в прошлом году, начали расти в начале этого, а сейчас за 20 дней снова снизились на 20%, просто сумасшедшая волатильность. Это все китайский фактор.

У нас есть очень интересные цифры по инвестициям. Это статистика, формируемая снизу вверх. Наша команда с участием партнерского института ИМЭМО (Институт Мировой Экономики и Международных Отношений РАН) отслеживает все квартальные и годовые отчеты, прессу, все перепроверяет, и в результате получается статистическая база, которая дополняет центробанковские статьи платежного баланса. В последние полтора года мы расширили эту статистику и на внешних евразийских игроков, в частности, на Китай. Посчитали и оказалось, что эти цифры бьются и с Нацбанком, и с китайскими цифрами, но в чем-то очень существенно дополняют картину. Получается, что китайские прямые инвестиции составили $27 миллиардов в Евразийский Союз. Из этих 27 миллиардов 23,6 приходится на Казахстан и только 3,6 – на Россию.

В Беларусь инвестиции крайне невелики. На Казахстан приходится таким образом 86% и по большому счету это 6 проектов – 3 месторождения, 3 трубы. В Россию китайцы до последнего времени не шли, их просто не пускали. Сейчас ситуация резко изменилась – их сейчас везде пускают, даже заманивают в нефтегазовую и горнодобывающую отрасль, в Сибирь и на Дальний Восток, но инвестиционные процессы ведь инертны. Принятие решений занимает годы. Тот шквал меморандумов, который был подписан в 2014 и 2015 годах, только сейчас в течение квартала, максимум двух, начал материализовываться в конкретные деньги. Конечно, по итогам 2016 года инвестиционная статистика здорово изменится. Будет скачок китайских инвестиций в Россию.

Раньше влияние инвестиционного фактора было крайне незначительно. Есть яркий пример: два месяца назад Новатэк продал 9,9% акций (портфельная инвестиция в проекте сжиженного газа Ямал) китайскому фонду Шелкового Пути. Стоимость $1, 2 миллиарда, плюс они получили как часть сделки 15-летний евровый кредит плюс кредит в юанях. То есть, портфельные инвестиции пошли, причем, очень интересны именно они – возможность, входя в проект с небольшими деньгами, получить осязаемый контроль. Раньше были более распространены либо торговое финансирование, либо уж классические прямые инвестиции.

– А конкуренция между странами ЕАЭС за китайские инвестиции возможна?

– Получается что да. Если раньше Россия говорила «чур меня, никаких китайских денег, боимся», то теперь Казахстан и Россия будут конкурировать, другое дело, что этих денег много, и кроме того – могут появиться проекты, где может быть совместный интерес, например, транспортные коридоры. Мы провели предварительный анализ того, как эти коридоры могут выглядеть в деньгах и в товарообороте. К октябрю будет закончена оценка инвестиционных потребностей по 6 веткам железнодорожных коридоров – через Казахстан и Россию из Западного Китая в Западную Европу. Из 6 веток 5 проходят через Казахстан, за исключением Транссиба. Казахстан, очевидно, ключевое звено и как бенефициар, и как крупнейший объект приложения инвестиций.

Но тема конкуренции тоже присутствует, можно реально обжечься, если не координировать политику России и Казахстана по отношению к Шелковому Пути. Допустим, условно, как пример: Казахстан закачает деньги в коридор, который доходит до Актау, с перевалкой на Махачкалу, а Россия, допустим, в переход Омск – Астана. Нужны предварительные подсчеты, определение приоритетных коридоров и планирование инвестиций. Вообще, в идеале, нужен единый голос Евразийского Союза в отношениях с Китаем, поскольку выстраивая отношения со странами поодиночке, он может решать вопросы.

– Вообще изначально Таможенный союз выглядел протекционистским объединением по отношению к Китаю с помощью принятия более высоких российских таможенных тарифов. Насколько первоначальный протекционизм сочетается с начавшимися переговорами с Китаем, пусть не о зоне свободной торговли, но об общем торговом соглашении?

– Ситуация такова: когда Единый таможенный тариф вступил в действие 1 января 2011 года средневзвешенный уровень был 10,6%. Действительно, немаленький тариф, он, в основном, соответствовал российскому, Казахстан был вынужден поднять существенно тариф по части позиций. Потом он начал каскадно снижаться и сейчас, насколько мне известно, он составляет в среднем 7,6%. Серьезно снизилась таможенная защита. Евразийская комиссия недавно получила мандат на подготовку соглашения о торгово-экономическом сотрудничестве с Китаем. Дьявол всегда в деталях: каким оно будет? Содержания пока нет. От самого по себе наличия соглашения «ни тепло, ни холодно». Главное, что будет там внутри.

По идее, отталкиваясь от знания, которым обладаем, было бы чрезвычайно недальновидно сливать евразийский рынок. Тем более, что в плане тарифов уже произошло снижение. Где-то будут сделаны уступки по каким-то товарным группам, где-то будет происходить каскадное снижение, когда тарифы в течение определенного переходного периода снижаются, определенная либерализация произойдет. Но главное, что должно быть записано в соглашении, это, наверное, прежде всего, инвестиционные режимы. У ЕАЭС ведь тоже есть свои интересы в Китае, а там все совсем не так гладко. Например, очень велики ограничения на внутреннем китайском рынке для российских и казахстанских банков. Получается, что российские банки не могут на китайском рынке кредитовать в рублях или почти не могут, за исключением кредитов в очень смешных размерах, серьезно не могут расширить объем операций. Банки также не могут кредитовать свои предприятия в юанях. Есть чисто технические ограничения. Это только начало списка. Если мы насчитали 27 миллиардов китайских инвестиций, то обратный поток – $300 миллионов. Инвесторы не идут не случайно – есть ограничения, есть требования по совместным предприятиям, ограничения на банковские услуги. То есть торговля не должна приоритезироваться, а основной акцент мог бы быть сделан на увеличении возможностей для инвестиций. А вообще, главное взаимодействие с Китаем на евразийском пространстве сейчас – это отбор инвестиционных проектов в рамках Шелкового пути. Конкретные деньги и технологии, заливаемые в инфраструктуру – это и есть Шелковый путь. А соглашение может формализовать эти взаимоотношения.

– С точки зрения торговли и инвестиций рынок сельскохозяйственных поставок, и рынок металлургии могут быть приоритетами для Евразийского союза в Китае?

– Металлургия там избыточна. Вряд ли туда полезут российские и казахстанские металлурги. Разве что на каких-то продвинутых стадиях производственного цикла. Я не специалист, мне сложно оценивать. Два направления, однако, очевидны, во-первых, это нефтянка, нефтепеработка и нефтехимия В прошлом Роснефть затевала большой проект с крупным НПЗ в Тяньцзине, он пока буксует. Во-вторых, это производственные проекты в расчете на собственный внутренний рынок.

Для новой волны банковской экспансии крайне мало предпосылок

– Докризисной тенденцией на части постсоветского пространства была экспансия российских банков. Сейчас их рыночная доля снижается на многих рынках. Есть ли какие-то оценки относительно того, при каких условиях возможно возобновление этого процесса?

– Небольшой исторический экскурс: было две экспансии банков в СНГ. Первая волна была казахстанской до 2008 года. Тогда выход российских банков был крайне ограничен. Дочки присутствовали у них в Беларуси. Там уже были Альфа и Газпромбанк, были, естественно, какие-то дочки на Украине, но все это носило кэптивный характер, поскольку обслуживались проекты традиционных клиентов с российского рынка. А вот казахстанцы до 2008 года проводили полномасштабную экспансию. Это БТА, не к ночи будь помянут, Казком и Халык. Большая тройка инвестировала массированно. В 2008 это все закончилось, и с 2009 началась вторая волна, уже российская, когда Сбер, ВТБ и в меньшей степени Альфа и Газпромбанк и банки второго эшелона пошли за границу. Именно в 2009 году Сбер докапитализировал в Казахстане приобретенный ранее Texakabank и начал бурно расти.

– Альфа-Банк присутствовал в Казахстане очень давно, с 90-х.

– Это всегда был небольшой кэптивный банк, который не претендовал на очень значительную рыночную долю. А Сбер-то конечно, четвертый банк в Казахстане. Кроме того, большим рынком была Беларусь – там доля российских банков до сих пор очень велика, кроме того, хорошо поднакачали банковские дочки на Украине. Эта волна, можно сказать, тоже закончилась условно в 2014 году в силу как внутренних факторов, ограниченности ресурсов, так и проблем на Украине. Будет ли третья волна – неизвестно. Мне кажется, что в том виде, в каком были первые две волны, нет оснований на нее рассчитывать. Предпосылок нет, все ниши заняты. Да, какие-то кэптивные клиенты есть, какие-то плацдармы есть, но не станет же Сбер когда-либо первым банком Казахстана? Собственные казахстанские банки высокотехнологичны и с очень приличными бизнес-моделями. Пытался себе представить, какой могла бы быть третья волна, но, во-первых, если она и будет, то очень не скоро. Чисто гипотетически, она, пожалуй, могла бы быть связана с материализацией Евразийского Союза. Есть определенный скепсис по этому поводу. Это возможно, только если бы начали осуществляться крупные производственные инвестиции, например, в ГЭС в Кыргызстане, состоялись крупные заходы металлургов из страны в страну или состоялись инвестиции зерновиков. То есть, банки могут в будущем следовать за такими проектами.

Региональные союзы крайне уязвимы сразу после рождения.

– Растет ли эффективность межгосударственных институтов и их узнаваемость в странах экономического союза?

– Последнее исследование на эту тему было проведено нами год назад и показало, что уровень поддержки в ЕАЭС выше, чем в ЕС. Наивысшие рейтинги были в Кыргызстане, который в тот момент только подписал соглашение о вступлении в ЕАЭС, высокие – в Казахстане. Не советовал бы обольщаться по этому поводу, поскольку наши граждане оценивают возможное будущее и в принципе перспективы интеграции, а в Европе – конкретные результаты. Вообще постоянные сравнения с Европой вряд ли продуктивны, нам надо чаще сравнивать себя с другими региональными объединениями.

– Отсутствие опыта институционального развития на постсоветском пространстве может влиять на развитие ЕАЭС?

– Наши исследования подтолкнули нас к очень интересным выводам. Региональные организации чрезвычайно уязвимы на начальной стадии своего развития. Тривиально конечно, но мы это подтвердили эконометрикой. Если региональная организация проходит первое десятилетие, то дальше она набирает внутреннюю силу и становится более устойчивой. Отсюда вывод, что Евразийский Союз, комиссию, суд, другие институты нужно всячески оберегать именно сейчас. Потом станет гораздо легче. Да, может быть нужно создавать тепличные условия по финансированию, по кадрам, по уровню политической поддержки. Это реально важно только сейчас.

Еще есть новелла, также подтвержденная цифрами, что для того, чтобы региональная организация была успешной, она должна быть прозрачной и подотчетной. Если не обеспечивается прозрачность процедур, бюджета, механизмов принятия решений, то организации сваливаются в обеспечение бюрократических интересов. Ночью в самолете читал про то, как разрешается ситуация с обложением посылок из Интернет-магазинов из-за рубежа – там расхождения колоссальные. Нужен реальный компромисс на уровне консенсуса всех сторон, а это компетенция Евразийской комиссии. Евразийская комиссия, естественно, не может собраться и принять волевое решение: сбор будет таким-то.

Это длительный процесс, который идет в подкомитетах, комиссиях. Если чиновники уж никак не могут договориться, то это выносится на все более высокие уровни – министерский, уровень курирующих вице-премьеров, премьерский или президентский. Конечно, совсем не стоит выносить каждый технический вопрос на уровень президентов.