«Любой хороший проект в какой-то момент начинает жить своей жизнью»

Порой говорят, человека всегда привлекают идеи, даже самые несоразмерные. О том, насколько бывает широк замысел, характеризующий веяние текущего времени, и чем интересны сегодняшние проекты рассказал в эксклюзивном интервью «Къ» доктор физико-математических наук, экс-глава «Казмунайгаза», экс-министр транспорта и коммуникаций РК, ныне председатель ученого совета института «Казгипроводхоз» Серик Буркитбаев.

– Серик Миноварович, интересно узнать, почему на нынешнем этапе Вы стали заниматься проблемами воды? Ведь Вы сделали много проектов в самых актуальных отраслях: в науке и технологиях, информационной отрасли, сотовой и спутниковой связи, цифровом ТВ, транспорте, наконец, работали в знаменитом Казахстанском институте нефти и газа (КИНГ).

– Каждый этап развития технологий в мировом масштабе, а другого масштаба сегодня не существует, и особенно, когда это применимо к нашей стране, критично воспринять и освоить сегодня и сейчас подобно фразе: «опоздание смерти подобно». Причем, в прямом смысле этого выражения. К примеру, ты можешь наладить производство продукта, который уже произведен другими и теперь стоит копейки. А ты уже вложил в это дело миллиарды! Хорошо если это только свои деньги. А если народные или хуже того, собранные на пенсию или похороны?!

Поэтому в 90-е – это IT, в начале 2000-х – проекты в нефтегазовой сфере, а текущее десятилетие – вода и связанная с ней географическая и ландшафтная особенности рельефа Казахстана. В новую индустриализацию и новый hi-tech мы или опоздали или это не наше национальное. Образно говоря, наш шанс – это вода и связанные с ней особенности рельефа, данные нам Всевышним. К тому же, на мой взгляд, это чуть ли не последний наш природный ресурс и исторический шанс.

В «Казгипроводхозе» я нашел великолепных профессионалов и единомышленников, и мои концептуальные подходы обрели прочную инженерную основу и конструктивную критику.

Мы осознали, что в нашей природе, в нашем рельефе, заложено колоссальное богатство и это богатство для нашего народа, возможно, последнее, после подземных минеральных ресурсов, которые так сильно упали в цене и, видимо, надолго. Главное – нужно внимательно смотреть, увидеть и осознать ответственность и суметь не разбазарить то последнее, что у нас осталось. Поэтому сегодня мы имеем масштабное и комплексное видение перспектив нашей страны. К тому же, что весьма важно, особенность нашего подхода заключается в том, что мы не просим никакого, в том числе бюджетного финансирования. Мы просто говорим: разрешите нам делать. Помощь государства заключается только в минимизации «мешания».

– Кстати, два года назад Вы рассказывали об одной интересной идее, позволяющей превратить Западный Казахстан в «Каспийскую Ривьеру». Хотелось бы узнать, что происходит с этим проектом сейчас.

– Вы знаете, любой большой проект, если он действительно хороший и правильный, после того, как о нем было заявлено, в какой-то момент начинает жить своей жизнью. И что удивительно, в современном мире, когда проектов гораздо меньше, чем денег, любой хороший проект становится сразу коммерчески прибыльным. Так и проект Карагие. Довольно сложно в кратком интервью объяснить всю сложность технологических проектов. Поэтому, как говорится, попробуем широкими мазками. Карагие – это гигантская котловина, опустившаяся на 130 м ниже уровня моря, глубже только Мертвое море, и является одной из глубочайших впадин на территории СНГ и пятой по величине в мире. Впадина Карагие, длиной с севера на юг около 150 км, шириной 30–50 км с востока на запад. Когда мы показали свой бизнес-план арабским бизнесменам, они говорят: «Дайте нам, мы сами все сделаем». Почему? Если вы помните, когда возводился Дубаи, у него береговая линия была прямая, где-то 100 км. Сейчас, конечно, больше 400 км, но это им стоило десятки миллиардов долларов. Что ценно на морских курортах? Длина береговой линии – frontline. Если мы заполним Карагие, то длина береговой линии будет до 500 км. Чувствуете разницу?

– Расскажите, как вообще родилась эта идея по созданию круглогодичной курортной зоны на базе Карагие.

– Идея родилась, когда шли большие споры об Актау-сити. Тогда все предложения звучали абсолютно по-детски: «Дайте нам 4 млрд долларов и мы сделаем конфетку». Дайте мне 4 млрд долларов и я тоже построю город. Вопрос лишь в том, кто там будет жить? И самый принципиальный вопрос, что будут делать жители этого города? Был ответ: «Они будут купаться в море, как в Дубаи». Но, извините меня! Сколько длится купальный сезон в Актау?

– Может быть месяц или два?

– Понимаете, все дело в том, что на самом деле в Актау нет купального сезона. От силы две недели, три дня там, два дня там. И все. Потому что холодно. Северная половина Каспийского моря зимой замерзает. Я это хорошо знаю, потому что когда работал в Институте нефти и газа, мы проектировали Кашаган. С ноября по март толщина льда достигает 2 м. Море, от 3 до 7 м от береговой линии, буквально до дна промерзает. И пока вся эта масса замерзшей воды растает, лето проходит. Нет купального сезона, нет теплой воды, значит бесполезно там что-то строить.

Потом рассматривали район Кендерли. Там база отдыха «Казмунайгаз» и змеи в неограниченном количестве. Но здесь проблема в том, что до актауского аэропорта около 200 км. Хотели построить там еще один новый международный аэропорт. Опять загвоздка. Согласно опыту мировой гражданской авиации между большими международными аэропортами должно быть несколько сотен километров и в этой зоне должны жить 10–20 млн человек.

– Чем же так замечательна впадина Карагие?

– Я изучил историю образования этой впадины. Собрал литературу, карты за последние 500–600 лет и с удивлением обнаружил, что еще во время Октябрьской социалистической революции в Карагие была вода. Когда-то в котловине впадины было соленое озеро Батыр. Смотрим исторические карты, а там показано, что Карагие был глубоководным заливом Каспийского моря. Мы силами нашего института «Казгипроводхоз» провели небольшие бурения. Оказалось, что вся причина в песочной дюне высотой 4 метра и длиной 400 метров. Убрать ее, и вода потечет обратно.

– Все же остается еще один серьезный вопрос. Как договориться с соседними государствами?

–- Действительно, это важный вопрос. Можно ли что-либо делать, чтобы не нарушить природный баланс и межгосударственные интересы? Можно. С юридической точки зрения, нельзя ничего нового делать, не согласовав со всеми пятью странами. Так ведь мы ничего нового не делаем. Это существовавшая веками природная впадина. Мы ее можем пробурить или она сама как-нибудь ночью откроется. Если уж говорить по сути, то давайте оперировать цифрами. Взять хотя бы вопросы об эффективности испарения и об объеме воды. На самом деле в Карагие испаряется в десятки раз меньше воды, чем, к примеру, на Карабогазголе, который условно в переводе с туркменского означает «черная глотка» или «черный пролив». Карабогазгол – это «сковородка» диаметром в несколько сотен километров и маленькой глубиной. Там вода быстро прогревается и буквально кипит. У нас же совсем другой режим. Я, как физик, когда эту идею анализировал, просто взял карту, данные по глубине, ширине и длине Карагие, рассчитал количество солнечной энергии, которая падает, потери… и пришел к интересному выводу. Дело в том, что температура воды в заливе будет выше Каспийской от 7 до 13 С в зависимости от сезона. Это намного выше, чем вода в море. Следовательно, курортный сезон будет 7–8 месяцев минимум.

– А как же наземная часть? Я имею в виду ветры и другие явления, влияющие на климат в этой части моря.

– Тут тоже все красиво. Мы не будем заполнять Карагие до самого верха. Это будет великолепный курорт. Мы будем ниже линии Каспия примерно метров на 100. Что касается климата, здесь все очень легко считается. В среднем за год Каспий испаряет около 1–2 м воды, из расчета метр на метр. При испарении воды на такой площади, как наш план по Карагие, в год будет испаряться около 10 кубокилометров, меньше одной сотой процента объема воды Каспия, где объем 79 тыс. кубокилометров. Ведь когда впадина заполнится, расход воды будет идти только на погашение испарения.

Скажем, что произойдет, если учитывать преобладающее направление ветров? Помните, что сама курортная зона будет на 100 м ниже берегов Каспия. Так вот, вся эта масса испаренной воды поднимается, а тут идут холодные ветра, происходит принцип конденсата. Вот пример: вы берете бутыль холодной минеральной воды и заходите в сауну. Вся бутыль покрывается водой. Так и здесь, механизм явления весьма прост. Вся испаренная вода при взаимодействии с ветрами, будет снова возвращаться вниз, а это значит, что весь этот район будет зеленый. К тому же, это ведь будет пресная вода, поскольку по законам физики, вода, испаренная с поверхности соленого моря, становится пресной.

– Вы говорили, что собрали немало исторических документов. А в этих архивных материалах сохранилась какая-либо информация об этом месте?

– Как ни странно сохранилась. Столицей империи Тамерлана, как известно, был Самарканд. При походах против внука Чингиз хана Токтамыша, Тамерлан не раз ходил нашим побережьем Каспийского моря. Представьте себе многотысячную конницу. Ее ведь надо кормить. Поэтому, оказывается, он поздней зимой выходил из Самарканда, не спеша, чтобы лошади не уставали, двигался через места, где зимой были очень зеленые пастбища. И знаете, где он шел? В архивных материалах описываются благодатные прерии Мангистау, где из-за высокой травы только головы лошадей были видны. Когда я это прочел, очень удивился. Здесь же пустыня! Потом уже, когда стал строить модель курортной зоны Карагие, все встало на свои места. Это был исторически природный глубоководный залив моря.

– Удивительно. Но как все-таки мы будет решать вопрос с туристами и обслуживанием курортного места? Это те самые вопросы, которые мы уже затрагивали в самом начале нашего разговора.

– Перифразируем поговорку: «Если город не идет к морю, то море идет к городу». Ведь уже существует готовая сервисная инфраструктура. Город Актау находится всего в 20 км от Карагие и море будет прямо у города. Но не с севера или юга, а… с востока! Это первоклассный город с населением на конец 2015 года свыше 200 тыс. человек. Здесь есть и международный аэропорт. Надо только работать. Причём заметьте, критичная ситуация с занятостью населения в регионе также элегантно решается.

– Не могу не спросить о финансовой составляющей данного проекта

– Меня часто спрашивают о том, сколько будет строить этот проект. Ответ прост, хотя, может быть, несколько вульгарен: бутылка водки и один тракторист. И утром вода потечёт в залив. Надо ведь только убрать нанесенную ветром и песком дамбу. А дальше проект полностью самоокупается. Тут не нужны какие-то большие инвестиции. От государства требуется только разрешение. Как только проект стартует, инвесторы выстроятся в очередь.

– Есть ли в этом проекте какие-то другие преимущества помимо туристического кластера?

– Вы знаете, к примеру, что порт Актау или порт в Баку, мелководные. Я разговаривал и с турками, и с иранцами, и с грузинами, и с азербайджанцами. Они говорят, что вся проблема Каспийского моря в мелководье портов. Это, в свою очередь, создает проблемы для транзита, потому что автоматически приводит к ограничению размера танкера. Помните, грузы из Урумчи идут по железной дороге через казахстанский Достык в порт Актау, оттуда на пароме через Каспий в азербайджанский порт Алят, затем снова по «железке» через Азербайджан в грузинский Батуми и уже оттуда до Стамбула. А здесь для порта мы закладывали глубину 20–30 метров, при этом не копая ничего.

У крупнейшего на Каспии супертанкера осадка с грузом 6–7 метров максимум. Это ограничения на тоннаж, по-моему не более 20–30 тыс тонн. И потом, порт Актау до 40% в году не работает, потому что как только начинается волнение, все суда выводятся на рейд, чтобы их не разбило. А здесь полностью закрытая акватория. 360 дней в году, 24 часа в сутки может работать глубоководный порт. Желающих построить – уже очередь. Причем, порт будет построен в сухой впадине. Это удешевляет строительство элементов морских причалов в 10 раз.

– Понятно. Но возвращаясь к вопросу по развитию туризма, хотелось бы напомнить о еще одной идее. О ней тоже какое-то время говорили, но потом все как-то странно затихло. Я о Беласагуне.

– Одни считают и доказывают, что жизнь – это вечный процесс. Но, к сожалению, оно не так. В Казахстане есть большая национальная задача – найти какой-то исторический символ, который был бы такой, как Тамерлан для узбеков или Чингисхан для монголов… Мы суетимся, стараемся к чему-то прижиться, прижаться. Кто-то вообще ссылаясь на египетские и арабские источники мамлюкского султана Байбарса подтягивает.

А с моей точки зрения далеко не надо искать. Я сам из Чуйской долины. Когда я еще учился на начальных курсах в институте, сообщили, что между Мерке и Чу якобы нашли город Баласагун или как его еще иначе называют Беласагун. Мы были воодушевлены! Стали смотреть, что-то не очень похоже. Потом понеслось: казахи нашли этот город у себя, киргизы – давно у себя.

Знаете, как-то меня ударили по почкам. Удар, взрыв боли, я схватился за поясницу: «Белім-ай, белім-ай!» И вот что удивительно – в этот самый момент, несмотря на жгучую взрывную боль в пояснице, мозги работают на удивление четко. Так вот именно в этот момент, я неожиданно для самого себя подумал – поясница по-казахски это «бель», а в арабском языке просто нет «е», поэтому в их источниках везде «а». Получилось не Беласагун, а Баласагун. Отсюда и ошибка в интерпретациях.

Есть устоявшееся, я бы сказал псевдонаучное мнение: «бала» – это ребенок, «сагун» – сёгун, то есть, получается – молодой военачальник. Не вяжется! Потому что тюрки всю жизнь сёгунов били. Не могли они свою столицу сёгуном назвать. Если слово Беласагун разделить на три слога, получается: «бел(ь)» – поясница, седловина-талия; «ас/асу» – это перевал, а «агун/ағын» – течение, речка. Выходит, что Беласагун – это город, который стоит на перевале, причем, на седловине и рядом с рекой, которая течет с перевала. Так я знаю это место! Там уже 350 лет стоит станция «Бель», а под рекой, впадающей в реку Чу, стоит село Бельасар. Оно еще сегодня называется Бельбасар. А я знаю семью Сауранбаеых. Дед этой семьи, дважды Герой Советского труда, основал колхоз Бельасар. Я еду к ним, дед умер. Его дети мне говорят: «Не Бельбасар. Дед всё время возмущался, потому что их родовое название Бельасар, то есть село, которое стоит на седловине перевала». Конечно, у наших местных и киргизских ученых своя теория. Но есть ведь исторические записи.

Помните, был такой Гильом де Рубрук, автор книги «Путешествие в восточные страны». В 1253–1255 годах он по поручению французского короля Людовика IX совершил путешествие к монголам, которых он называет моалами. Всё, что он писал про наши земли, мы заново перевели, систематизировали. Вот, например, он пишет (прим: вольная интерпретация): «…Начало октября. Мы ехали с Северного Каспия. Пришли с ханским караваном. Местные казахи-киргизы, скотоводы ушли на юг, на неделю опоздали». Идет описание Центрального Казахстана и их путешествия. Дальше он пишет: «Мы повернули строго на юг и шли ровно неделю. Шли через какую-то пустынную гористую местность. Там бегали быстрые лошади, которые называются «коланы». Мы не могли ни одну поймать…». Фактически они вышли через Бетпак-Далу от Сарыарки на юг и ровно через неделю строго на юге увидели вершины высоких снежных гор. «..Река там широко разлита. Там все ходили по льду. Мы еще день шли, там города, вино пили. Потом повернули на восток и шли еще две недели», – описывает исследователь. Получается, они дошли до Балхаша, вышли на реку Чу, прошли долину реки. Если бы, как утверждают местные ученые, они были в Джамбуле, точнее в Таразе, они видели бы не вершину горы, она вся перед ними стояла бы. В других исторических записях, к примеру Ибн Асир, путешественники зафиксировали, что в 30 км от того места, где они остановились на перевале, внизу видели полузасыпанные минареты, которые торчали из земли на 5–7 метров. Это высота примерно одноэтажного дома с крышей. Те, кто жил в степи знает, чтобы увидеть дом хотя бы на расстоянии одного км надо стоять на возвышенности. Берем записи Рубрука и вычисляем. Кривизна земного шара известна, высота гор Тянь-Шаня – 4–4,5 км. То есть Рубрук был на расстоянии 200 км на север от киргизского Алатау.

Мы построили компьютерную модель этого ущелья и стали выяснять, где город этот стоял. В записях исследователей есть момент, где говорится, что половина города работала на рудниках на горе Бакыртау, а бакыр – это медь. Не могли же они работать где-нибудь в 200 км от города на Балхаше. В Киргизии вообще нет меди. Южнее Балхаша есть только одно месторождение, и его сейчас Казахмыс разрабатывает. Называется Шатырколь. Потом, где предки хоронили своих? Жайсан – второе по размеру местонахождение тюркских балбалов. И мы вычислили город! Бел-ас-агун. Я поднял архивы, где уже европейские исследователи пишут – Беласагун. Думаю, что я и мои коллеги скоро закончат эту работу, и мы вычислим локализацию этого города. Приглашаю энтузиастов присоединиться к работе.

– Спасибо. А в связи с этой историей Вы начали проект Алмасагун по очистке воздуха в Алматы?

– Вначале этот проект создавался независимо, но потом я осознал, что глубинная аналогия полная: Бель-ас-агын и Алм-ас-агын, как в названии, так и в логике и технологии проекта. «Алма» – это Алматы, «ас» – перевалить, агун – вода. Мы с коллегами из института «Казгипроводхоз», который является ведущим на территории бывшего Советского Союза предприятием в области изучения проблем водных ресурсов, разработали концепцию по кардинальному улучшению качества воздуха в Алматы. Очень интересный проект. Изучив природную циркуляцию воздушных потоков в Алматы, мы увидели, что они ежедневно перетекают по одному маршруту: от Капшагая до Шымбулака и обратно.

Наибольшая концентрация грязного воздуха формируется на высоте до полуметра. Это первый важный момент. Второй не менее важный момент – это рассмотрение высоты амплитуды плескания загрязненных воздушных масс. Она, в зависимости от района город, колеблется от 2–3 метров до высоты 9-этажного дома. Образно говоря, мы получаем своеобразное одеяло размером в 70 км на 15 км и толщиной в 30 метров.

Суть проекта такова – мы можем это «одеяло» просто-напросто промыть в буквальном смысле этого слова! В нескольких поперечных направлениях естественному потоку горнодолинной циркуляции ставятся арыки, что-то вроде римского акведука, откуда формируется водно-капельная завеса, каплями стекает (асагын) и вода распыляется в воздухе естественным способом. Преимущество в том, что, во-первых, увлажняется воздух, во-вторых, вода является естественным очистителем воздуха. Знаете, такой принцип только в значительно малых масштабах сейчас используют некоторые кафе и рестораны. Вокруг летней площадки создается водяная завеса, которая одновременно чистит воздух на территории площадки и в то же время является естественной преградой от загазованных дорог.

– Насколько я помню об этой идее, Вы тоже говорили года два назад. Но проект так и не начали реализовывать. Связано ли это с тем, что он не из дешевых и требует не менее 100 млн долларов?

– Это для полной системы. Первый этап кардинальной очистки стоит в десять раз дешевле. Но для начала, думаю, что город должен созреть для этого.

– А есть ли помимо Карагие и Алмасагуна в разработке другие проекты?

– Конечно, есть. Взять хотя бы проект ребалансирования стока реки Иртыш и её притоков Ишима и Тобола, который рассматривает более масштабную картину бассейна реки Обь. Вы знаете, на реке Иртыш (притоке реки Обь) стоят три государства: Россия, Казахстан, Китай. Ресурсы этой реки являются важным источником пресной воды и для Казахстана, и для России, и для Китая. В Казахстан входит только юго-западный исток реки. На территории Китая формируется в среднем около 9 куб км в год. Из Казахстана в Россию передается около 27 куб км воды. То есть 2/3 стока Иртыша формируется у нас. Ниже по течению река Иртыш напрямую или через реку Ишим обеспечивает водой пять областей России, с большим населением и промышленностью.

Вы знаете, что в начале 2000-х годов Пекин начал масштабный проект «Большое освоение запада», включающий планы по интенсификации использования водных ресурсов реки Или и реки Иртыш. Фактически сейчас их внутренние миграционные потоки и развитие Синьцзяна сдерживает только водный вопрос. От реки Иртыш, который на их территории, уже построены тысячекилометровые каналы в Урумчи и Карамай. На Иртыше возведены дамбы, гидротехнические сооружения, ГЭС. Учитывая пропускную способность канала «Иртыш–Карамай» в планах КНР забирать около 4-4,5 куб км воды ежегодно. А это около 50% от общего стока реки. Сегодня они забирают воду в объеме 1,5–2 куб км в год, и у нас уже проблема с нехваткой воды, а в Омске летом ее вообще нет. Они там бьют в набат, хотят Иртыш перегородить, чтобы воду поднять. Это только одна сторона медали.

Если рассматривать то, что происходит наверху горного Алтая, там совсем другая ситуация. На Алтае формируются две реки – Бия и Катунь, которые в Смоленском районе, чуть выше села Одинцовка, при слиянии образуют реку Обь. Их воды идут через горный Алтай и Новосибирск и топят их. Для того, чтобы отрегулировать водный вопрос, надо на реках построить плотины. Но тут возникает проблема совершенно иного рода: Алтай – священный Алатырь перед престолом Всевышнего, экология Алтая…. Все об этом кричат, а водные проблемы не решают. Плюс ко всему на территории Горного Алтая нет электростанции. Проект, который мы рассматривали, предусматривает строительство электростанции на пару тысяч мегаватт на территории Казахстана на сбросе части стока р.Катунь. В целом, суть проекта в своеобразном водном «свопе», а именно в том, что китайцы забирают свою воду, а мы в Бухтарминское водохранилище для себя и России сбрасываем излишки Алтайской воды – до 5 кубокилометров воды. Вся цепочка стран, расположенных по Иртышу, счастлива. Алтай – потому что у него регулируется вода; ее избытки сбрасываются без строительства плотины и всего прочего. Сибирь перестают топить. К тому же мегаватты генерятся, деньги зарабатывают, да еще и Алтай освещается.

Но самое интересное в том, что это проект далеко не новый. Он еще при царе Николае II был разработан. Батюшка-царь пригласил немецких инженеров. Тогда же только водная энергия была. Они изучили все реки России, создали план и сказали: Иртыш – это самая лучшая река, на которой можно построить каскад из 11 электростанций. Три из них за советское время было построено. А вот та, о которой я сейчас рассказывал, была одна из самых последних в том старом проекте. Кстати, по требованиям международных финансовых структур, типа инфраструктурного банка ШОС, фондов нового Великого шелкового пути или банка БРИКС, в проекте должно быть заинтересовано минимум две стороны. А проекты, в которых сразу три стороны заинтересованы, встречаются крайне редко.

– Спасибо за беседу. Будем надеяться, что эти проекты будут когда-нибудь реализованы.

– Спасибо вам за беседу. Главное, что все эти проекты уже живут своей жизнью. И очень познавательно и по-человечески интересно, как они развиваются, помимо желания и воли их «родителей»!