В галерее Mana Contemporary Джерси-Сити – второго по величине города штата Нью-Джерси – с 14 октября по 30 ноября проходит ретроспективная выставка легендарной казахстанской арт-группы «Кызыл трактор». На ней экспонируются около трехсот работ разных жанров. Основатель коллектива, теоретик искусства, художник и педагог, Виталий Симаков в эксклюзивном интервью Kursiv.kz рассказал о том, как прошел вернисаж, чем сейчас живет «Кызыл трактор» и как оценивает развитие казахстанского современного искусства
«Кызыл трактор» — это Молдакул Нарымбетов (1948-2012), Виталий Симаков, Абилсаид Атабеков, Смайл Баялиев и Арынстанбек Шалбаев. Выставка под названием «Коллекция мыслей: Придумывая истории» является частью специальной программы Нью-Йоркской Недели азиатского современного искусства ACAW, а также частью проекта «Фокус Казахстан», организованного Национальным музеем РК при поддержке Министерства культуры и спорта РК в рамках реализации программы «Рухани Жангыру». Шымкентский «Кызыл трактор» представляет на международной арт-сцене казахстанский авангард.
— Виталий Арсентьевич, выставка определена как ретроспективная. Что в ней представлено?
— Концепцию выставки продумывала ее куратор Лиза Ахмади. Она задумана как «сборная», чтобы показать наши прошлые и современные работы: живопись, графику, архивные фотографии, объекты инсталляции, скульптуры, видео перформансов и т.д. То есть полный набор жанров, в которых мы работали и работаем, лучше даже сказать, всю «кухню». Потому что выставка, особенно фотографии, это совсем не глянец, а отражение рабочих моментов, процесса формирования и эволюции нашего коллектива. А у нас были как подъемы, так и спады. Сейчас «Кызыл трактор» в зоне реанимации, до этого был в зоне искусства и в зоне риска: так условно мы сами «периодизировали» нашу историю. Мы очень давно, много лет, не выставлялись все вместе полным составом группы и получилось так, что, наконец, соединились в Америке.
— Насколько известна группа в США?
— Не думаю, что широко. В США непросто стать известным. Там главный критерий — денежный эквивалент. Если картины раскупают – значит, художник считается успешным, многое определяют аукционы. Но, как мы убедились, там тоже есть такие же художники-работяги, как мы, которые разбираются в истинных ценностях, приходят в выставочные залы. Нам повезло, что наш вернисаж совпал с презентацией дома художников в Mana Contemporary. И все те, кто пришли на его открытие, заодно посмотрели и нас.
— Судя по видео перформанса, с которого открылась выставка, вы зажгли всех еще с улицы.
— Да. Мы начали перфоманс с того, что стали закатывать бубен-барабан с площадки перед зданием внутрь под взглядами десятков собравшихся зрителей. Сам по себе барабан представлял собой интересный объект – он трехметровый, выполнен из двух природных материалов — дерева и кожи. Причем, кожа была натянута не гладко и аккуратно, а с разрывами и необработанными краями, чтобы придать предмету натуральность и естественность, даже какую-то первобытность. По ходу движения и после того, как барабан вкатили в помещение, мы стучали в него с обеих сторон, окуривали воздух адыраспаном, бегали вокруг, кричали. Затем Смайл Баялиев залез на барабан и пролистывал войлочную «книгу», окропляя ее водой и вытряхивая пыль.
— То есть тем самым вы представили и в чем-то материализовали понятие «очищение», как и назывался перформанс. От чего очищались?
— От накапливаемой шелухи, подверженности соблазнам и прочих слабостей и недостатков. То есть мы подразумевали духовное очищение. Человек постоянно совершает этот ритуал в различных святых, религиозных местах, где можно просто постоять, поразмыслить. Мы выразили это при помощи художественных средств, через арт-объекты, шаманские действия. Меня самого это настолько захватило, я впал в какой-то транс и бегал дольше запланированного, так что товарищам пришлось меня останавливать. Так внутри все закипело и зажглось, зажглись и зрители — всем хотелось зрелища!
— Шаманские одеяния и атрибуты, барабан, стуки, крики, прыжки, окуривания… Как вы думаете, увидит ли за всем этим глубинный смысл действа рядовой зритель?
— Если человек ничего не чувствует и не понимает, считаю, объяснять ему ничего не надо. Может, когда-нибудь потом наступит момент, когда он все это вспомнит и поймет. Мы не хотим навязывать свою матрицу мышления, даем полную свободу: зритель может не принять все это и отвернуться.
— И как восприняла перформанс американская публика?
— Среди пришедших на открытие выставки было много казахстанцев, в том числе бывших. Во время самого действа ко мне два раза подходила женщина-казашка, попросив сначала окурить адыраспаном ее саму, потом — сына. Так ей хотелось пропитаться родным запахом степи, меня это очень тронуло. Среди посетителей были также выходцы из других стран Центральной Азии, индусы, мексиканцы, «черные», «цветные», «белые» американцы – кого только не было! Собралась разнообразная, разношерстная публика, получилось смешение рас, национальностей, мировоззрений. Это было очень приятно: как будто там собрался весь мир. Было ощущение, что барабан, который мы катили, собрал представителей всего земного шара.
Для американцев это был некий шок. Они с огромным любопытством снимали происходящее, хлопали, выкрикивали, благодарили. Потом подходили и говорили: вы нас словно пробудили, мы техническая цивилизация, а вы дали нам возможность почувствовать и ощутить то, что практически задушено, — запахи и ритмы природы, первобытную магию, человеческое естество.
— Понравилось ли Вам место выставки? Если бы был выбор, в какой стране предпочли бы выставляться? Как вообще относитесь к американскому искусству, если у вас любимые американские художники?
— Место очень понравилось: большая активность зажигает. Конечно же, европейские страны нас притягивают сильнее своей определенностью – к примеру, Германия, Австрия. Что касается предпочтений в американском искусстве, то мне нравятся многие американские художники — как классики, так и ныне занимающиеся творчеством. Лично для меня не имеет значения стиль работы: главное — высокий профессионализм.
Выставка в США показала, что наша группа выросла: то, что мы делали 20 лет назад, сейчас делаем по-другому. У нас уже есть свой стиль, свое лицо, с которым можно ехать в любую страну, цивилизованный мир, достойно выглядеть и представлять Казахстан. Искусство современного Казахстана находится на том же уровне, что и американское, западноевропейское. То есть американская выставка подвела для нас определенный итог: мы поняли, что находимся на правильном пути.
— И этот путь задал красный советский трактор. Правда ли, что название группы было выбрано случайно?
— Да. В 1995 году, когда мы делали выставку в Южно-Казахстанском областном историко-краеведческом музее, думали, как назвать группу, которая до этого выступала под разными именами. Вышли на улицу, и Молдакул Нарымбетов увидел стоявший перед музеем на постаменте красный трактор. Он предложил так и называться – «Кызыл трактор», мы поддержали. С тех пор и живем с этим «клеймом».
— Но все-таки случайное выбранное название оказалось соответствующим духу вашего коллектива?!
— Именно так. Мы все от земли, нас оторвали от сохи, от привычного образа жизни. И трактор – это символ этой трансформации. Трактор-памятник перед музеем стал для нас своего рода культом. Мы всегда восторгались его формой, изяществом: мы видели подобные трактора в других местах того же Южного Казахстана, но шымкентский выглядит наиболее потрясающе. В одном из наших ранних перформансов мы определили красный трактор «как мощную и правильную модель инженерной мысли и технического прогресса начала ХХ века, правильное и совершенное композиционное решение». У него просто шикарный дизайн, нас вдохновляли эти мощные металлические формы, еще и выкрашенные в красный цвет, у которого самая большая длина волны по цветовому спектру. То есть это сила энергии.
— А заложенный в этом объекте революционный запал, авангардистское начало?
— Да, и это тоже. В тракторе заложена идея всестороннего обновления. Мы выступали как авангардисты, но ни в коей мере не хотели повторяться, подражать искусству 1920-х годов. Мы искали свой путь. С 1983 по 1990-е годы мы жили с Молдакулом в одном общежитии. Практически каждый вечер пили вместе чай, беседовали и спорили об искусстве. Я все время ему говорил, что не надо подражать, повторять за кем-то, надо делать свое, национальное. Он спрашивал меня: а почему ты сам этого не делаешь? «Но я же приехал в Шымкент из Уфы, человек другой национальной культуры, вырос в городской среде, без корней, — возражал я. — А у вас все это в крови. Для вас это все родное, естественное». Такие доводы его убеждали, он соглашался, что надо держаться естества и не делать никаких шагов в сторону.
— Тем не менее, за годы жизни в Шымкенте Вы не только впитали казахскую культуру, но еще и идентично ее выражаете.
— Да, она для меня родная. Я понял, что в прошлой жизни я был казахом. Я жил здесь, здесь все мое родное. Меня нисколько не тянет в Удмуртию, где мои корни. Мне здесь все нравится, я себя гармонично чувствую и ощущаю здесь, дышу казахской землей. Однако для окружающих я чужой. И как только начинаю делать что-то этническое, кочевое, мне говорят: ты подстраиваешься.
— Как, на Ваш взгляд, сейчас развивается современное искусство Казахстана?
— Как-то я видел по телевидению интервью известного модельера Пако Рабана. Он говорил, что у искусства есть три периода жизни. Первый – «авангард», когда появляется что-то новое, идет борьба за существование, движение. Потом, когда приходит признание, наступает период «классики». Когда он заканчивается, и творец уже не знает, что делать дальше, начинает изощряться, это уже третий период – «барокко».
Думаю, это касается в том числе искусства Казахстана. Есть много известных художников, имена которых гремели в 1990-х годах, а теперь они оказались в «барокко»: штампуют свои произведения, открывают галереи, школы. Фактически это деградация, они умерли как творцы, но либо не понимают этого, либо не хотят принимать. Да, к ним проявляют интерес обыватели, которые покупают их картины и вешают дома для украшения. Заметьте: они не вешают идею, имя – они вешают картинки.
— Касается ли сказанное и вашей группы и, если да, какой выход Вы видите?
— Отчасти да. Я уже намекал ребятам: смотрите, уже есть признаки начала барокко, а это опасно. Нужно успеть предпринять действия, предупредить наступление упадка. Поэтому наша задача сейчас — искать новый путь, подготовиться к новому авангардному идейному перевороту. Толчок может произойти в сфере идеи формы, реализации этой формы, ее выражения. Возможно, это будут новые технологии. В общем, это концептуальная работа. Впрочем, думаю, решение придет естественным, а не запрограммированным путем, нужно только не упустить его, почувствовать.
— Как Вы относитесь к нашумевшему арт-объекту «Белка» в Алматы? И вообще в целом к современному концептуальному искусству. Ведь зачастую за очень большие суммы продаются весьма спорные с художественной точки зрения произведения.
— Считаю, что «Белка» для Казахстана не подходит. Не вдохновляет. А рынок на то он и есть рынок: как кому повезет. Споры и обсуждения здесь, конечно, только дополняют процесс эволюции вкусов и взглядов.
— Почему, на Ваш взгляд, не продаются так же хорошо работы «Кызыл трактора»? Насколько они вообще покупаемы?
— Покупаемость работ художников в наше время сложно определима. Она зачастую зависит от капризов покупателя или от бизнеса. У нас своеобразные работы и, соответственно, не отвечают запросам наших граждан. А чтобы продавать за рубежом, надо бороться за этот бизнес.
С этой задачей у нас относительно неплохо справляется пока только Саид (Абилсаид Атабеков – Къ), который больше других членов коллектива ездил в разные страны со своими индивидуальными проектами. Приглашавшие его устроители биеннале и других арт-мероприятий говорили, что их интересует. И он делал, что было для этого приемлемо. На западе сейчас более востребован фотоарт и видеоарт, другого рода объекты, как правило, их не интересуют. Саиду удалось сделать, казалось бы, несочетаемое: соединить с кызылтракторским культом природности, натуральности и этничности европейские средства фото- и видеоарта. Это довольно сложная задача, и у него получилось спроецироваться на европейское мышление. А европейское мышление и восприятие значительно отличаются от нашего. То, что им нравится, нам кажется скучным и даже в чем-то примитивным.
— А остальные «трактористы»? Как вы выживаете, наверняка, ваши работы, не подпадающие под понятие «товар», не кормят?
— Конечно, параллельно с творчеством нам надо где-то работать еще: иначе не выживешь. В этом главная проблема современного концептуального искусства. Как-то видел интервью немецкой художницы. Когда она работала в классическом стиле, писала живописные работы и успешно их продавала. А потом ушла в современное искусство. На вопрос, как отразился на жизни этот уход, она ответила: «Стала бедной. Такое творчество не приносит дохода, но я без этого уже не могу!». Я согласен с ней, потому что на самом деле надоело, что произведения художников люди оценивают и воспринимают как товар, а не как искусство. А концептуальное искусство — это, прежде всего, работа мозга, культурная работа, состояние души, то, что нас вдохновляет в жизни.
— То есть без внешней финансовой поддержки, спонсорства контемпорари арту не выжить?
– Да, здесь есть прямая зависимость. Но раз находятся спонсоры, раз художникам материально помогают, значит, это кому-то нужно.
Вообще стоит отметить, что сейчас стали выделять деньги в эту сферу как государственные органы, так и частные фонды и лица. И эффект уже есть: благодаря финансовой поддержке современное искусство стало активнее и интенсивнее развиваться, в частности, в Алматы и Астане. Если раньше в том же ARTBAT FEST участвовали считанные авторы и коллективы, то сейчас идут толпами. Они получают признание, удовольствие, да еще финансирование на создание работ. В двух наших столицах чуть ли не каждую неделю открываются выставки художников, появляются новые объединения, художники разбиваются по группам. Все это стимулирует художественный процесс. У людей появляется желание и стремление, образно выражаясь, скакать мощными стадами бизонов делать современное искусство. И это хорошо. Потому что на фоне количественного роста обязательно появится что-то новое: качественный скачок неизбежен.
— Повлияет ли этот процесс на развитие группы?
— Уверен, что да. На таком общем фоне и особенно на волне американской выставки для нас наступает удачное время. Мы словно вдохнули свежий воздух, и сейчас полны идеями и планами. Но сначала «море» должно успокоиться. Нужно немного остыть и подождать. А потом определять дальнейший путь. При любом выборе мы должны остаться самими собой. Уверен, что, несмотря на разные разговоры о распаде «Кызыл трактора», мы всегда будем держаться друг за друга, а это главное.
— Останутся ли в «репертуаре» группы ваши фирменные перформансы?
— По большому счету, они не обязательны и не особо ценны. Но с ними веселее и интереснее как нам самим, так и нашим зрителям. Просто это — способ приукрашивания, привлечения людей. А без «фокусов» здесь нельзя. Как говорят, учись честному обману!
