Анвар Сайденов руководил Национальным банком с января 2004 по март 2009, как раз в те годы, когда цены на нефть от скромных $50 за баррель достигли пика в $140 и снова рухнули на уровень, близкий к $40. Он же возглавил БТА в самый тяжелый момент и провел две сложнейшие реструктуризации. «Къ» побеседовал с финансистом и уловил нотки рефлексии.
– Когда-то мы уверенно говорили, что казахстанская банковская система лучшая в СНГ.
– Сейчас об этом вспоминают саркастически, но на самом деле так и было. Почему лучшая? Первое – это человеческий фактор. Я помню, как обучались нынешние руководители наших банков. Я помню то поколение реформаторов 90-х, которые отличались драйвом. Они были замечательно образованны, и это был период экономического романтизма. Независимость, введение тенге, общее воодушевление, с которым решались проблемы и строилась экономика независимого Казахстана. В становлении сектора большую роль сыграло международное финансовое сообщество. Это и рекомендации и советы Международного валютного фонда, Всемирного банка, и помощь, которую оказывали международные финансовые организации. Так, при поддержке ЕБРР на грантовые деньги в Казахстан приезжали иностранные банкиры и налаживали внутренние процедуры в отечественных кредитных учреждениях. Таким образом Казахстан перенял международные стандарты и практики, что впоследствии позволило казахстанским банкам вырваться вперед. Именно международная помощь и человеческий капитал помогли создать банковскую систему, которая была передовой на пространстве СНГ.
– Потом произошло падение, а падать всегда больно…
– К середине нулевых на первый план стали выходить те слабости банковской системы, которые привели к проблемам 2007–2009 годов. К сожалению, эти проблемы не решены до сих пор. Можно сказать, что наши банки до сих пор пытаются склеить те обломки, под которыми был погребен имидж лучшей банковской системы СНГ.
Два фактора повлияли на отечественные БВУ. И внешний фактор сыграл большую роль. Банки – это всегда производное от реальной экономики, если есть те или иные диспропорции, то банки это отразят. Наш сырьевой сектор имел доступ к материнским и зарубежным финансовым ресурсам. А банковская система Казахстана с самого начала была отрезана от этого очень важного сектора экономики и не могла предоставлять свои услуги. Банки обслуживали нефтяные компании, но чаще это были иностранные банки. Казахстанские БВУ ориентировались на меньший сегмент экономики, сырьевая направленность ограничивала их в развитии. Второй фактор более субъективный и во многом связан с тем, как формировался бизнес в нашей стране. Бизнес персонализированный, бизнес, в котором собственники хотят контролировать все и вся. Существовало мнение, что если компания акционируется, то контроль может быть утерян. Этот менталитет отразился на банках, и мы это видим на примере проблем, с которыми сталкиваются банки сейчас. В первую очередь финансировались проекты акционеров. Принципы корпоративного управления, когда собственность и менеджмент должны быть разделены, не реализуется. И такой подход ведет к тому, что принципы риск-менеджмента и оценки заемщика сильно размываются. Самый наглядный пример – это БТА Банк.
Много лет назад один из акционеров банка как-то сказал: «Как можно давать деньги чужим людям?!» Банки так и делали – давали деньги своим и на свои проекты. К чему это привело, можно видеть на примере финансовых институтов, которые сейчас испытывают проблемы.
– Агрессивный рост сыграл плохую службу. Агентство по финнадзору и Нацбанк пытались умерить аппетиты сектора?
– Определенные меры принимали, но их оказалось недостаточно. Причем противодействие нашим запретам было сильным и на самом высоком уровне. Национальный банк ужесточал минимальные резервные требования для БВУ, Агентство по регулированию финансового рынка ввело целый ряд ограничений на заимствования в валюте. Но все те выгоды, которые банки имели, привлекая дешевые финансовые ресурсы и предоставляя кредиты под очень высокие проценты казахстанским заемщикам, перевешивали наши ограничения. Об этом мы говорили очень много и пытались с этим бороться.
На докризисном конгрессе финансистов, который проходил в Астане в 2008 году, банкиры утверждали, что НБ и АФН вставляют палки в колеса экономическому росту Казахстана. Но экономический рост достигался за счет зарубежного кредитования, это был пузырь. Осознавая риски, но не представляя весь масштаб последствий, мы так и не смогли предотвратить надувание кредитного пузыря и то, с каким громким треском он лопнет!
– Что было самым сложным, когда Вы работали в БТА?
– Основная проблема в том, что нам приходилось решать множество задач. Были внутренние проблемы в самом банке. Было несколько волн уходов вкладчиков, и мы с этим справлялись, так как были инвестиции ФНБ «Самрук-Казына».
В самом начале, когда мы пришли, список неисполненных поручений БТА Банка был колоссальный и по времени, и по количеству: неисполненные налоговые платежи, расчеты между юридическими лицами. Это были решаемые задачи!
Гораздо сложнее было вернуть активы, особенно из России: масса судов, начиная с Кемерова и заканчивая Санкт-Петербургом. А еще были Украина, Грузия, Армения. Возврат активов сопровождался работой правоохранительных органов этих стран.
Но самое главное – переговоры с кредиторами, они были очень сложными, их позиции были жесткими и непреклонными. Германские государственные агентства, которые гарантировали кредитование (например, Hermes), часто использовали политические каналы для того, чтобы никаких списаний и дисконтов по их инструментам не было. Непреклонная позиция до сих пор присутствует. Основной аргумент – это то, что агентства работают с деньгами германских налогоплательщиков.
Подытожу: основная проблема была во множестве задач, которые приходилось решать. И все задачи, которые перед нами стояли, были выполнены.
– Как оцениваете работу регулятора и монетарных властей на первые удары мирового кризиса?
– В 2008 году Национальный банк, Агентство по финнадзору и правительство реагировали правильно. Во многом мы оказались в тренде глобальной поддержки банковского сектора: предоставление ликвидности, поддержка строительного сектора. Тогда было выделено из Национального фонда $10 млрд на поддержку банков, предпринимателей и строительства. Это позволило смягчить или сгладить негативные последствия, но они оказались настолько разрушительными, что мы с ними имеем дело и сейчас.
После БТА Банка я работал и по-прежнему работаю в совете директоров коммерческих банков, и опыт БТА очень полезен. Особенно с точки зрения того, как должен быть поставлен риск-менеджмент в коммерческих банках отталкиваясь от противного.
– О риск-менеджменте. Вы были в совете директоров Bank RBK. Банк в прошлом году оказался на грани краха…
– Совет директоров не принимает участия в оперативном управлении. СД – это стратегический уровень. Здесь принимаются программные решения, члены совета одобряют рамочные действия (даже в пределах одного календарного года), чтобы менеджмент банка в этих рамках работал. Конечно, у тех, кто занимается оперативной деятельностью, существует возможность не доводить определенную информацию до СД или доводить ее в искаженном виде. Это как раз и произошло в банке RBK.
Одна из проблем банковской системы РК – это то, что принципы корпоративного управления не реализованы в полной мере. Bank RBK – это наглядный пример того, как эти принципы нарушились. Проблемы пришлось решать новым акционерам достаточно большим количеством материальных ресурсов.
– Риск-ориентированный надзор, который будет введен в январе, сможет изменить ситуацию?
– Риск-ориентированный надзор и квалифицированное суждение – это не панацея, если есть злой умысел у менеджмента. Мы имеем представителей Национального банка, десантированных в некоторые банки. Они могут присутствовать на заседаниях правления, на заседаниях совета директоров. Но это не гарантия, что квалифицированное суждение не будет что-то упускать. Это проблема не только Казахстана. На Западе более продвинутые схемы работают, у нас очень часто простые и примитивные схемы.
Сейчас в корпоративной отчетности ситуация изменилась к лучшему. В свое время выстраивались дружественные отношения между банками и аудиторскими компаниями, рейтинговыми агентствами. Такая дружественность имела негативные последствия – при всех своих стандартах и аудиторы, и рейтинговые агентства не замечали проблемы в наших банках. Ужесточение требований произошло.
Другое дело, когда люди сознательно вводят в заблуждение совет директоров, рейтинговые агентства и аудиторов. Основная проблема БВУ – это то, что крупные банки имели дело с одного рода клиентами, кредитные портфели, за редким исключением, были у всех одинаковыми.
– Как Вы оцениваете нынешнюю денежно-кредитную политику Нацбанка?
– Как адекватную. Цели, которые ставит Национальный банк (удержание инфляции в озвученных пределах), достигаются. Поэтому здесь претензий предъявить нельзя.
Конечно, все, кто работает в транзитной экономике, хотят стабильности курса, для того чтобы бизнес, инвесторы и население чувствовали себя более уверенно. Всем хочется предсказуемости. Но движения нашей валюты отражают наши экономические реалии и то, как мы взаимодействуем с нашими ближайшими партнерами, прежде всего с Россией. Поэтому поведение тенге в настоящее время, если оно и непредсказуемо в каком-то периоде времени, тем не менее объективно.
Мы в Национальном банке давно начинали работать над валютным таргетированием, была группа и советники, которые над этим работали. Даже определенные практические шаги принимались для того, чтобы выстроить адекватную кривую доходности. Я считаю, что тогда не был возможен переход на валютное таргетирование.
– Когда вы руководили Национальным банком, не было девальваций. А были ли звонки из Астаны с приказом или требованием изменить курс?
– Нет! Могу точно сказать, что никто мне не звонил и не давил на меня. Я могу сказать, что у экспортеров сырьевых продуктов всегда было особое мнение и они его не скрывали. Но такого, чтобы нам приказали, не было! Национальный банк был независим, насколько это возможно.
– Сейчас популярны разговоры о введении единой валюты в ЕАЭС. Как Вы к этому относитесь?
– Если мы говорим о суверенном, независимом Казахстане, о самостоятельных монетарных властях, то отказ от собственной валюты (даже в рамках каких-то интеграционных объединений), скорее всего, не нужен. Часто обращаются к примеру евро, но ЕС прошел длительный процесс интеграции. Мы пока от этого очень далеки. Можно привести примеры, как разнятся фитосанитарные требования, таможенные процедуры в странах ЕАЭС. Единая валюта – это заключительный аккорд очень сложной и длительной дороги к интеграции, поэтому сейчас объективной основы для введения единой валюты нет.
– МФЦА – один из новых-старых проектов. Разделяете ли Вы некоторый скептицизм по отношению к нему?
– Было несколько подобных инициатив. Например, Региональный финансовый центр «Алматы». Я считаю, что сама идея имеет право на существование. Другой вопрос, как она реализуется. Я по-прежнему вижу дублирование функций биржи и разрезание пирога, который уже существует. Не выпечка нового, а попытка разделить то, что уже работает.
МФЦА начал работать летом этого года. В настоящее время на рынке зарегистрировано 100 компаний. Для привлечения инвесторов администрация центра регулярно посещает зарубежные страны и подробно рассказывает о преимуществах рынка. Например, о налоговых льготах. Кроме того, МФЦА работает на принципах английского права.
Попытка внедрения британского права на казахстанской почве… Наверное, только Мичурин мог с этим справиться. Пока больше вопросов, чем ответов по этому проекту. Хотя я знаю некоторых людей, которые там работают, и с уважением к ним отношусь. Они настоящие профессионалы. Если они смогут привлечь инвесторов для разработки новых инструментов, то это будет очень хорошо.
