Жоэль Шапрон, ведущий специалист UniFrance по кинематографу стран Центральной и Восточной Европы, кавалер Ордена искусств и литературы Франции и заодно – корреспондент Каннского кинофестиваля. Во многом именно благодаря ему фильмы с постсоветского пространства попадают в каннскую конкурсную программу. Сам он называет себя не отборщиком, а загонщиком. Почему именно так – об этом в интервью Жоэля Шапрона «Курсиву».
– Жоэль, Вы отбираете фильмы для Каннского кинофестиваля на постсоветском пространстве…
– Нет, я не отбираю фильмы. Я себя сравниваю с загонщиком. А охотники – это комиссия. Я не решаю, беру я фильм или не беру. Я предлагаю и делаю рекомендации, а выбирает уже комиссия. Если я считаю, что фильм не подойдет для Каннского кинофестиваля, режиссеру никто не мешает отправить фильм напрямую.
– Почему именно это направление? Кино стран СНГ?
– Во-первых, я говорю по-русски. Во-вторых, люблю кино. Когда я начинал работать с Каннским фестивалем, постсоветское кино переживало тяжелые времена. Тогда практически никто не видел картин с этой территории, потому что уже не было Госкино СССР, отправлявшего фильмы на фестиваль ранее. Когда у Госкино появился преемник, на фестивали высылали фильмы без перевода, без субтитров. На почве перевода я и познакомился с отборщиками Каннского кинофестиваля. И 25 лет тому назад стал его корреспондентом как раз потому, что очень много ездил в Россию, Казахстан, Грузию, Украину. И смотрел намного больше фильмов с этого пространства, чем кто-либо во Франции. А поскольку я очень хорошо знаком с самим фестивалем, я знаю, что понравится отборщикам, а что – нет.
– Вы говорите, что раньше много ездили, а сейчас?
– Сейчас моя работа очень изменилась. Благодаря современным технологиям я практически перестал куда-либо ездить. Но вот парадокс: чем меньше я езжу, тем больше фильмов смотрю. Потому что теперь мне все кому не лень отправляют ссылки. Даже если кино в принципе не подходит для фестиваля. Мне на всякий случай даже семейные хроники отправляют. Я помню время, когда кино было на кинокопии, а продюсеры и режиссеры дважды думали, прежде чем заказать кинозал для меня одного и все это оплатить. Они оценивали, а стоит ли это кино того. Сейчас мне отправляют все подряд, потому что это бесплатно. Если раньше я смотрел 30 фильмов и рекомендовал из них пять-шесть, то сейчас я смотрю 70 фильмов, но рекомендую так же пять-шесть.
– У многих зрителей бытует стойкое мнение, что советское кино было гораздо лучше современного – неважно, российского или казахстанского…
– Я с этим не согласен. Советского кино было много. В 60-70-е годы Хрущев решил, что Советский Союз будет производить по 150 фильмов в год. 150 не производили, но 100–120 – точно. Но запомнили с того времени «Балладу о солдате», «Войну и мир», фильмы Рязанова и Гайдая… То есть из тысячи фильмов помнят не более ста. Я думаю, то же можно сказать и про французское кино. У нас тоже говорят, что раньше фильмы были лучше. Просто всегда были шедевры, были хорошие картины и ширпотреб, который тут же забывается. Но через 20 лет ширпотреб уже никто не помнит, а шедевры все еще на слуху, поэтому и создается впечатление, что фильмы были лучше.
Плюс, если говорить о советском кино, не стоит забывать: когда при Горбачеве страна открылась, на экраны вышли запрещенные фильмы. Те, что годами лежали на полке. И за два года вышло порядка 80 фильмов, каждый из которых был шедевром. Поэтому сложилось впечатление, что СССР – страна гениев. На самом деле мы за два года посмотрели картины, которые снимались на протяжении сорока лет.
– Что в Вашем понимании – шедевр?
– Объективных критериев как таковых нет. Для меня шедевр – это когда режиссер сумел сочетать все компоненты – изображение, свет, музыку, игру актеров, операторскую работу, сценарий – на высшем уровне. «Летят журавли», «Баллада о солдате», «Война и мир» наконец – это примеры шедевров. Эти фильмы остаются в памяти, потому что произвели огромное впечатление на всех. И на публику, и на критиков. Причем, если режиссер снял такую картину, это не значит, что и остальные его работы тоже будут столь же удачными. Есть режиссеры, которые за свою жизнь сняли 15–20 картин. Из них одна – шедевр, а остальные так себе.
– Возможно, дело в бюджете? На какую-то картину выделили больше, на какую-то – меньше.
– Начнем с того, что сейчас можно снять замечательное кино за очень небольшие деньги. Те же спецэффекты теперь стоят гораздо дешевле, чем раньше. Оборудование стало доступнее. Там, где прежде использовали вертолеты, сейчас задействуют дроны. Мало того, что это намного дешевле, вертолет, в отличие от дрона, не может опуститься ниже определенной отметки. А с дрона можно снимать с того ракурса, который нужен. Так что на самом деле все зависит не от бюджета, а от таланта режиссера.
– Вы сейчас говорите о коммерческом или фестивальном кино?
– Если раньше я считал, что нельзя смотреть российские блокбастеры, то сейчас я снимаю шляпу. Они ничуть не хуже американских. На мой взгляд, российский «Салют-7» по качеству мало чем уступает «Гравитации». Да, это не фестивальное кино, но действительно безупречно сделанный блокбастер. Так же, как и «Т-34», «Лед» и многие другие фильмы. Они ничем не уступают американским фильмам. А поскольку это российская история, сыгранная российскими актерами, люди ее смотрят очень охотно. Я думаю, если режиссеры казахстанского коммерческого кино смогут через пару лет быть на таком же уровне, люди будут смотреть в первую очередь свое кино. И коммерческое, и авторское.
Здесь все зависит от системы субсидий. Во Франции очень сложная система финансирования кино, но в любом случае французское коммерческое кино косвенно финансирует французское авторское кино. Во Франции есть Бессон и есть Брессон. Нет Бессона без Брессона и нет Брессона без Бессона. И это замечательно, что у нас такие разные режиссеры. Благодаря им французское кино стоит не на двух ногах, а на шести. «Астерикс», «Балерина», «Микрокосм», «1+1», «Такси», «Жизнь Адель» – это много ног, на которых стоит французское кино. И не просто стоит, а идет вперед.
– Призерами международных фестивалей в последнее время становятся социальные драмы. Причем чаще всего это очень тяжелые фильмы. Почему?
– На этот вопрос есть два ответа. Во-первых, режиссер себя свободнее чувствует в драме, нежели в комедии. Чтобы зрителю было смешно, картину надо снимать по определенной схеме. Без нее фильм не будет смешным. В драме – если это не слезоточивая мелодрама – схемы нет. Драму, особенно социальную, можно снимать как хочешь, как чувствуешь. Фестивали всегда в первую очередь выбирают фильмы, где можно увидеть именно свободу режиссера.
Во-вторых, кино отражает общество. Года два назад я шутил, что могу сделать фестиваль российского кино о коррупции. Во Франции тоже есть коррупция, но эта тема не настолько значима, чтобы про нее сняли такое количество фильмов. А если несколько режиссеров снимают кино на одну тему, значит, эта тема важна в обществе. В России это коррупция. У нас несколько картин о мигрантах – это наша проблема сегодня.
– То есть кино – это своеобразный срез жизни общества?
– Конечно. 10 лет назад не было столько французских фильмов о безопасности и мигрантах.
– У казахстанского кино есть шанс войти в конкурсную программу Каннского кинофестиваля?
– Почему нет? На Каннском фестивале в конкурсе уже давно никто не пишет, какую страну представляет кино. Во-первых, потому, что у кино есть автор. Это режиссер, а никак не страна. И вторая причина – это копродукция. И тогда надо называть 10 стран. Но каждая страна, естественно, забирает себе успех своего режиссера. Когда Звягинцева отобрали в конкурс, Россия, конечно же, заявила, что это российская картина. Хотя Звягинцев в Каннах представляет не Россию, а самого себя. Так же, как и Эмир Байгазин представляет не Казахстан, а себя. Кстати, здесь его фильмы кому-то очень не нравятся – ведь они так и не вышли в широкий прокат.
– Возможно, причина в том, что фильм сам по себе тяжелый, плюс фестивальное кино, к сожалению, не привлекает большое количество зрителей.
– Когда фильм попадает в конкурс фестиваля класса «А», он у нас выходит, несмотря ни на что. В прошлом году мы отобрали в конкурс Дворцевого с «Айкой». Фильм очень тяжелый, но он у нас вышел. Да, это сложная картина для восприятия, снятая в копродукции с Германией и не имеющая к Франции никакого отношения, но у нас очень любят и уважают авторское кино. Фильм из программы Каннского фестиваля соберет много зрителей, которые воспринимают кино как искусство.
А что касается зрительской популярности и кассовых сборов, то это заколдованный круг. Пока кинотеатры не начнут брать в прокат такие фильмы, они не будут популярны. Это воспитание зрителя, ему надо показывать как можно больше жанров, чтобы он знал, что кино бывает разное.
