«ESG сегодня – это в первую очередь история про риски»

Прошло всего лишь несколько лет с того момента, как Halyk Bank, поддерживая общемировой тренд, первым из казахстанских компаний банковского сектора стал формировать и публиковать нефинансовые отчеты по устойчивому развитию. 

Банк активно использует принципы ESG на практике, будь то программа финансирования женского предпринимательства или кредитование строительства биоэлектростанции. За два года ESG-рейтинг финансового института вырос с «B» до «BB». Мы поговорили с заместителем председателя правления Halyk Bank Муратом Кошеновым о перспективах развития ESG в РК.

– Многие экономисты утверждают, что точка невозврата в плане интеграции ESG в мировую экономику (и, шире, идеологию) уже пройдена, это не просто устойчивый тренд, но некий тектонический сдвиг, который случился раз и навсегда и назад дороги нет. Как бы вы оценили позицию Казахстана в этой системе координат – сколько лет, по-вашему, понадобится для полного перехода банковской сферы на ESG-рельсы?

– Один из общепринятых стандартов отчетности в области ESG, так называемый GRI (англ. Global Reporting Initiative – Глобальная инициатива по отчетности. – «Курсив»), был принят в мире двадцать пять лет назад. Но даже если брать крупнейшие компании, согласно недавнему исследованию KPMG, сегодня далеко не все они делают отчеты по GRI, хотя, конечно, процент покрытия увеличивается из года в год. До последнего времени все данные отчеты, будь то по GRI или другим стандартам, например TCFD (англ. Task Force on Climate-related Financial Disclosures – Целевая группа по раскрытию финансовой информации, связанной с климатом. – «Курсив»), который посвящен в первую очередь климатическим рискам, носили добровольный характер. Но мы видим, что в последние два года регуляторы стали рассматривать введение или вводят уже обязательные требования – в частности, так поступают различные европейские регуляторы, а также соответствующие органы Японии, Китая, США.

С такими же требованиями для листинговых компаний выступают различные фондовые биржи. В Казахстане мы пока придерживаемся добровольного подхода. Обязательными эти отчеты станут в первую очередь для организаций, которые листингуются на зарубежных рынках. В частности, у нас, как у банка, есть листинг в Лондоне, и, соответственно, на нас будут распространяться требования Лондонской биржи в части такого рода раскрытий. Я думаю, что в Казахстане мы увидим подобные рекомендации, в частности, от АРРФР, но должно пройти некоторое время, пока они станут обязательным элементом. Так как мы начали чуть позже, нам придется задать больший темп, чем в других странах, и вскоре мы увидим достаточно быстрый переход государства на ESG-рельсы. Это вопрос не десятилетия точно.

– Подобный экстренный переход от добровольного к обязательному многих, наверное, может удивить. Одно из ключевых понятий ESG – это долгосрочность, отчего в сознании людей часто возникает ощущение, что ESG – это не про здесь и сейчас, а что-то из области важного, но все же далекого и эфемерно-светлого будущего.

– ESG – это не только про хорошие дела, но и про управление своими рисками. Зачастую мы имеем дело с долгосрочными инвестициями, то есть если речь идет о какой-то энергетической компании, туда могут вкладываться огромные деньги, вплоть до миллиардов долларов, и срок окупаемости достаточно длинный. Когда мы говорим про финансовые организации, там тоже существуют достаточно длинные кредиты: пять, семь, десять лет. Поэтому, принимая решение о таких инвестициях или предоставлении таких займов, любой бизнесмен и финансовый институт должны просчитывать, что будет с их возвратностью через пять, семь, десять лет. Хотя мы и говорим о рисках будущего, по сути мы должны уметь просчитывать их уже сейчас. Кроме того, если раньше казалось, что различные ураганы, засухи и прочие катаклизмы случаются раз в несколько лет, то теперь эти черные лебеди прилетают все чаще и чаще.

– Их становится едва ли не больше, чем белых…

– Да, и на уровне международных организаций и стран предпринимаются определенные действия по предотвращению необратимых изменений климата. Здесь уже кроме собственно физических рисков, о которых я сказал, возникает дополнительный риск перехода – когда организации или финансовые институты несут риски просто в силу того, что правительство принимает определенные решения. Это могут быть запреты на отдельные выбросы или введение налогов и квот, а также просто отношение потребителя, которое становится более осознанным. Так как эти изменения могут происходить достаточно быстро, то и внедрять в свои процедуры принятия решения элементы ESG нужно как можно быстрее.

– Не тяжело ли людям осваивать сразу тройную повестку – может быть, сначала выбрать какое-то одно приоритетное направление, будь то буква E, S или G?

– Для нас все аспекты актуальны, будь то финансовая инклюзия или вопросы корпоративного управления и справедливости в части трудовой занятости. В Казахстане в силу его исторического развития строилось много предприятий в добывающей отрасли, тяжелой промышленности. Эти особенности нашего общества не должны уходить на второй план. Но если говорить о глобальных тенденциях, то мы видим, что упор идет именно на первую букву E, то есть environment, и на связанные с ней климатические риски – такой перекос действительно есть. Причем это касается не только оценки выбросов CO2, сюда же входят и вопросы правильного освоения земельных или водных ресурсов. Об этом, кстати, недавно была статья в журнале The Economist, там как раз подсветили вопрос, который вы сейчас задали. Они пишут о том, что на повестке действительно слишком много вопросов, их нельзя охватить все разом, нужен основной фокус, и в интересах всего человечества он должен быть на букве E. 

– Как вы решаете такие общемировые проблемы ESG-банкинга, как неопределенность регулирования, с одной стороны, и недостаток информации у потенциальных клиентов – с другой?

 – Такая проблема действительно есть. Стандартов вводится очень много и на глобальном, и на национальных уровнях. Мы сами, когда начали погружаться в эту область, удивлялись отсутствию какого-то единого принципа. Вопрос таксономии действительно присутствует, но унификация тоже постепенно развивается, и по большому счету я не вижу какой-то колоссальной разницы между разными стандартами. Все движется в едином направлении, и вопрос принятия, например, атомной энергетики как зеленой находит все больше поддержки. Есть также ожидания, что сам газ может оказаться более «зеленым», чем о нем привыкли думать. Что касается отсутствия информации, это колоссальная проблема, особенно в Казахстане: нет, например, единого понимания расчетов тех же самых выбросов. Мы видим, что только лидеры в своих отраслях занимаются подобными вопросами, чего нельзя сказать о среднем и тем более малом бизнесе. Есть уже компании, которые получили ESG-рейтинги. Существуют компании, которые делают расчеты не только по Scope 1 (прямые выбросы предприятия при производстве. – «Курсив») и Scope 2 (потреб­ление энергии. – «Курсив»), но даже и по Scope 3 (выбросы, которые генерируют сами клиенты. – «Курсив»), но таких единицы.

Предстоит очень большая работа над тем, чтобы люди осознали саму необходимость подобной отчетности. Мы, как банк, делаем расчеты Scope 1 и 2 уже не один год. Но в части Scope 3 это связано уже не столько с нашей собственной деятельностью, сколько с активностью наших заемщиков. Основное влияние финансовых институтов – не прямое. И когда мы начинаем смотреть наш кредитный портфель, то видим, что буквально единичные казахстанские компании производят необходимую отчетность или по крайней мере заявляют об этом публично. В массе своей компании даже не приступали к таким расчетам, у нас попросту нет данных от них.

– В книге «Net Positive», своеобразном манифесте ESG прошлого года, авторы пишут о том, что именно финансисты должны взять инициативу в сфере ответственного развития в свои руки. Действительно ли, на ваш взгляд, у банков появилась миссия?

 – Отчасти я соглашусь, и вот по какой причине. Банки являются крайне зарегулированными организациями. Поэтому когда речь идет о внедрении каких-то стандартов, тем более в обязательном порядке, для правительств всегда легче сделать это через регулируемые органы. Мы видим, что принятие принципов ESG в финансовых институтах всегда выше. Сама эта тематика с точки зрения процессов близка банкам, поскольку при принятии кредитных решений рано или поздно возникают вопросы просчитывания рисков. Во многих международных организациях это уже становится мейнстримом. Думаю, пройдет не так много времени, прежде чем вопросы внедрения ESG-рисков в принятие кредитных решений будут в полной мере учитываться и в Казахстане. Если банк хочет иметь качественный портфель в долгосрочной перспективе, у него нет другой альтернативы, кроме как осваивать ESG-метрики.

– Не секрет, что многие банки недополучают прибыль, вкладываясь в чистую энергетику и тому подобные истории. Нет ли противоречия в самом понятии «ответственного капитализма», который ESG-скептикам кажется чем-то из сферы этики, а не экономики?

 – Насколько я могу судить, восприятие и понимание ESG постепенно меняется. Если раньше в мире было принято рассматривать корпоративно-социальную ответственность просто как трату лишних денег на различные хорошие дела, как своеобразную компенсацию сообществу, в котором они работают

— …как благотворительность, по сути.

– Да, как благотворительность… то теперь приходит осознание того, что ESG – это в первую очередь история про риски. Причем риски с разных сторон, будь то изменение климата, новые подходы со стороны государств, отношение не только потребителей, но и работников – ведь это тоже часть общества. Работники уже сами требуют, чтобы офисы были зелеными, чтобы в них был раздельный сбор мусора, потому что они привыкли делать это дома. И подобных трендов будет все больше.

– А как быть с другим риском – риском сужения круга потенциальных клиентов?

– Это вопрос про горизонты рисков. Да, наверное, в краткосрочном периоде сейчас еще можно заработать очень много, если игнорировать ESG-установки и проводить оппортунистическую политику. Но если организация строит долгосрочное планирование и хочет быть устойчивой (а ESG – это именно про устойчивость), если инвесторы имеют долгосрочное видение и хотят быть уверены в том, что вложенные ими деньги несут в себе адекватные риски, то, я думаю, они будут готовы поступиться частью прибыли за счет уверенности в меньшей волатильности своих доходов. Это как при любом инструменте: можно, конечно, вложиться в рискованное предприятие и быстро заработать кучу денег, но настоящий инвестор – он, по сути, марафонец. Ему нужно понимать, что будет с общей доходностью в долгосрочном периоде. ESG как раз и помогает добиться искомой устойчивости.

– Насколько гибкой может быть ESG-стратегия отдельного банка, остается ли пространство для маневра или это исключительно история про спущенные сверху установки? Чего здесь больше – свободы или обязаловки?

– Казахстан только недавно заявил о доктрине перехода к углеродной нейтральности к 2060 году. На это потребуется колоссальная сумма денег. Я видел разные цифры, но в ряде источников говорилось о сумме около $600 млрд, которые нужно вложить для полного перехода. Поэтому просто так сказать, что с завтрашнего дня мы, например, перестаем кредитовать «незеленые» проекты, это нереально. Наша экономика очень сильно завязана на добывающие отрасли. И я вижу, что сейчас происходит некий слом: если раньше инвесторы требовали от организаций как можно быстрее переходить к углеродной нейтральности, чтобы очистить свой портфель, то сегодня банки, имея колоссальный инструмент в виде финансового капитала, осуществляют так называемый engagement – они работают на вовлечении заемщиков в процесс, фактически подтягивают их до нового уровня ответственности. Если та или иная организация просто перестает финансировать компанию, у которой зашкаливает уровень выбросов, эти выбросы сами по себе никуда не денутся, найдется кто-то другой, кто будет их финансировать. Гораздо более практичным представляется подход, при котором компания с банком вырабатывают совместный план перехода к устойчивому развитию. В Казахстане это особенно важно, поскольку у нас очень актуален социальный аспект. К примеру, если все институты одновременно прекратят финансировать электростанции, которые работают на угле в Северном Казахстане, что произойдет с населением, с городами? Говоря про E, не забывай про S. Нам нужно выработать собственный подход, который опирался бы на тот самый engagement.

– Политика устойчивого развития была утверждена решением совета директоров банка в мае 2019 года. В том же году была принята знаменитая декларация, подписанная 180 CEO ключевых американских компаний, утверждающая такое развитие бизнеса, при котором учитывались бы интересы всех стейк­холдеров. Таким образом, БРК был в числе пионеров соответствующей мировой повестки. Как изменилась ситуация за истекшие два с лишним года? Насколько вообще легко приживаются принципы ESG в банковской индустрии РК? С какими основными сложностями приходится сталкиваться и как бы вы оценили скорость запущенных процессов?

– Несмотря на то что банковский сектор не является прямым источником выбросов парниковых газов, финансы являются ключом к масштабным экономическим преобразованиям, необходимым для отказа от ископаемого топ­лива и достижения нулевого уровня выбросов через инвестиции в зеленый бизнес. В мировой практике 90% банковских лидеров уже считают тему выбросов существенной при составлении ESG-отчетности.

По сравнению с казахстанскими банками мировые на 50% больше обращают внимание на портфель продуктов и вводят собственные ESG-методологии по оценке портфелей.