Упоминание протекционизма в президентском послании навеяно скорее популярностью темы в глобальном масштабе. У Казахстана нет целей, достижение которых потребовало бы реализовывать подлинно протекционистскую политику, но есть задача «оставить деньги в семье», переключив государственные и корпоративные расходы с импорта на национальных поставщиков. Жертвой в такой «справедливой экономической модели» станет эффективность.
«Сейчас многие страны активно применяют меры по защите внутреннего рынка. На протекционистскую промышленную политику перешли даже развитые государства. В Казахстане же по классификации ВТО уровень защиты внутреннего рынка считается низким, применяется всего 128 нетарифных мер. Поэтому нам нужны новые, смелые подходы в торговой политике, – заявил в послании-2023 президент РК Касым-Жомарт Токаев. – Государство обязано защищать отечественных производителей. Это не сигнал для закрытия нашей экономики от внешнего мира: она должна оставаться открытой, но с учетом интересов национального бизнеса».
Политика протекционизма, к которой в послании предложил вернуться президент Токаев, действительно присутствует в логике глобальной повестки. Правда, этот протекционизм давно не тарифный (это приведет к судам в ВТО и контрмерам, что в итоге выходит дорого и хлопотно), а технологический. В развитых странах его называют решорингом (в последнее время в том же смысле часто используются термины nearshoring, friendshoring), или возвратом цепочек добавленной стоимости ближе к владельцам технологий, брендов и потребителям, и с разным успехом практикуют вот уже почти пять лет.
Темп решорингу задавала политика, а именно – обострение мирового геополитического противостояния, которое началось после прихода к власти в США президента-республиканца Дональда Трампа в 2016-м. В 2018 году Трамп открыл торговую войну против Китая, которая продолжается и при администрации президента-демократа Джо Байдена.
Сдерживание Китая оказалось одним из немногих направлений, по которым у республиканцев и демократов сошлись подходы. Был и дополнительный фактор: в 2020-м задуматься о сосредоточении цепочек поставок в пределах одной страны или группы стран с близкими политическими режимами заставил коронакризис.
Авторы Kearney Reshoring Index фиксировали, что в 2019 году уровень импорта обработанных товаров в США впервые за долгое время сократился, а следующее такое сокращение произошло уже в 2022-м. В базе американской Reshoring Initiative на январь 2023 года 1,7 млн компаний, вернувших цепочки поставок в США, в их числе GE, Walmart, Zentech.
На фоне торговой войны с США в Китае в 2018 году запустили программу Made in China 2025, которая предусматривала повышение обеспеченности локальных производителей 70% компонентов и сырья (отдельно подчеркивалась зависимость от импорта полупроводников) за счет источников внутри страны и создание в КНР новых индустрий – судостроения, авиастроения, робототехники и других. Запускали программы замещения и в РФ – тоже на фоне обострения противостояния с Западом и в ответ на санкции.
Вслед за капитанами мировой экономики теперь тянутся индустриальные страны второго эшелона, такие как Казахстан. Еще в законе РК о промполитике можно найти указания на нормы «обеспечения отечественным сырьем предприятий обрабатывающей промышленности», механизмы заключения офтейк-контрактов с локальными производителями и другие меры, стимулирующие создание национальных цепочек добавленной стоимости, увеличение «внутристрановой ценности». В послании-2023 президент говорил о новых налоговых послаблениях для обрабатывающих предприятий, «разворачивании» гособоронзаказа на местных поставщиков.
Строго говоря, ни к протекционизму, ни к решорингу нынешняя промышленная политика РК отношения не имеет. Сосредотачивать внутри своих границ критические технологии для нас – неоправданно дорогая задача. Внешняя политика Казахстана строится так, что мы открыты для обоих лагерей поставщиков технологий. Проблемы у нас не только с емкостью внутреннего рынка, но и с главной опорой промышленных автаркий – национальной прикладной наукой.
Президент не случайно акцентирует на том, что экономику мы строим справедливую. В этом случае собственно экономическая эффективность уходит на второй план. Задачи, которые ставит перед экономическими агентами государство, просты: больше добывать, распределять заказы по локальным подрядчикам (увеличивая «внутристрановую ценность» – раньше это называлось «местным содержанием», но такие формулировки не приветствуют в ВТО), платить наемным работникам больше денег, удерживать рабочие места.
Но цель такой политики значительно отличается от целей новых индустриальных держав, на которые мы некогда ориентировались (Корея, Сингапур, Тайвань) и которые стремились стать новыми технологическими лидерами, капитанами новых индустрий. Именно поэтому десятилетия протекционизма в этих странах были уместны. Настоящий протекционизм – это когда за счет граждан (потребительского выигрыша от более дешевых импортных товаров) строится собственная тяжелая индустрия, создаются промышленные гиганты, которые вместо того, чтобы по команде из столицы увеличивать зарплаты рабочим и строить школы со спорткомплексами в отдаленных регионах, увеличивают инвестиции и расходы на НИОКР.
Цель нашей индустриальной политики скромнее – на коротком горизонте создать базу для роста благосостояния граждан, при этом ничего особенно в государстве не меняя. Наша попытка замкнуть цепочки добавленной стоимости внутри страны вызвана не столько опасениями, что доступ к импортным технологиям закроется, сколько желанием оставить деньги внутри экономики. И в этом смысле казахстанская политика больше напоминает не протекционизм, а меркантилизм – стремление не выпускать золото и серебро из страны, очень популярный подход в XVII–XIX веках. Такие задачи промполитики выполнить куда проще, чем развивать экспортную ориентацию, внедрять экспортную дисциплину и так далее.
Возникает ощущение, что казахстанские власти разочаровались в промышленной политике как подходе как на фоне внешних проблем, так и из-за ее профанации на национальном уровне. Замена в программных документах и названиях министерств слова «индустриальный» на «промышленный» выглядит как отказ от преемственности с пятилетками индустриализации, наследием так называемого старого Казахстана.
Но отказ этот в большей степени риторический – государство работает так же, как и несколько десятилетий назад: делает ставку на обрабатывающую промышленность, но все никак не определится, ориентировать производителей на экспорт или на импортозамещение, игнорирует институциональные условия, не может подкрепить индустриальную политику стабильным курсом в фискальной политике и ДКП.
