Приключения Цыганова и Снигирь в красном Иерусалиме
Картина Михаила Локшина, довольно далекая от духа (да и буквы) булгаковской прозы, подчеркнула, однако, на свой манер многослойность этого текста. Кто мог подумать, что давно зачитанный и куда как домашний роман вновь придется ко двору именно своими политическими смыслами? Меж тем, новую киноверсию «Мастера и Маргариты» расценивают, в основном, по шкале инакомыслия – одни видят в нем ослепляющий удар по тоталитаризму, тогда как люди из противоположного лагеря высматривают оправдание шпионажа и сатанизма. Заместитель главного редактора Qalam.global Максим Семеляк попытался понять, что так и что не так с новой экранизацией вечного романа.
Слоганом к этому кино могла бы служить старая строчка Бродского– «их бин антифашист и анти-Фауст». Фильм воссоздает атмосферу страха, травли и насилия, где дети расстреливают друг друга из рогаток, а персонажи роняют реплики, вроде «караул устал, товарищ драматург» или «как поехал наш Пилат на работу в наркомат».История Мастера здесь вторит жизненным коллизии самого Михаила Булгакова. Мастеру закрывают пьесу «Пилат», лишают заработка и рассудка, и он, связавшись с дьявольской свитой, начинает писать «Мастера и Маргариту».
Вторая особенность экранизации – ее посильная технологическая зрелищность (кот, впрочем, все равно не получился). Фильм начинается как «Невидимка» Пола Верховена, продолжается как «Великий Гэтсби» Лурмана, а в целом неуловимо напоминает недавнюю ленту «Капитан Волконогов бежал» (тот же альтернативный СССР тридцатых с непременными дирижаблями и ядовитым тоталитарным кичем, который в достаточной мере присутствует и в новой версии «Мастера и Маргариты»).
В попытке превращения романа в драматичный фэнтези о суперсиле нет ничего дурного, другое дело, что окончательного жанрового преображения здесь все же не происходит. Возможно, на этом пути авторам следовало бы пойти до конца и сделать совсем уж гротескную черную сказку в духе Тима Бертона (снимавшаяся у него Ева Грин как минимум подходит на роль Маргариты).
Здешняя же нарисованная Москва, как ни странно, развеяла самый дух потустороннего, а кроме того, свела на нет булгаковский смех – фильм нарочито мрачен и скучен, а кастинг, за исключением центральной пары, раздражает своей худосочностью. Исчезли быт и обиход, и тот самый квартирный вопрос, который напрямую задевал и самого Булгакова, когда он просил правление РЖСКТ Советского Писателя переселить его из трехкомнатной квартиры в Нащокинском переулке в четырехкомнатную в Лаврушинском.
По количеству допущений и импровизаций фильм скорее напоминает фанфик. Сличать книгу и фильм – занятие во всяком случае неблагодарное, тем более что создатели изначально декларировали определенную вольность в обращении с первоисточником. Проблема, однако, совершенно не в том, что появилась новая трактовка намоленного текста, а в том, что эта новизна трафаретна, в ней столько же искомой второй свежести, сколь и в актерах Игоре Вернике (Бенгальский) и Марате Башарове (Лиходеев). Love story на фоне гипертоталитарной Москвы – не маловато ли для булгаковского текста? Скажем, в итало-югославской экранизации «Мастера и Маргариты» (1972) хватает дикой отсебятины, но именно за счет этой необузданной дикости (когда, например, мастер с Маргаритой едут в машине под песню «Ой, рябина кудрявая») в ней больше булгаковского духа.
Искажение первоисточника в новой версии представляется не кощунством, но всего лишь нелепым расточительством — зачем убирать все безупречно остроумное у Булгакова и вставлять взамен собственный сомнительный новодел? Например, заученный афоризм из сцены с Патриарших прудов в фильме звучит так: «взять бы Канта за одно местечко и на Соловки?» К чему бы здесь это «одно местечко»? Иван Бездомный в романе топорен, но не до такой же степени. Другой пример (вообще их без счета): Маргарита отпускает вымученную шутку, что при полете ее собьют, как доблестная советская авиация – вражеский объект. Но что проку сочинять новую фрондерскую реплику, когда в романе у нее есть прекрасные слова более-менее о том же – «мне нравится быстрота и нагота. Как из маузера – раз!»
Изображающий Мастера Евгений Цыганов неизменно хорошо играет усталость от жизни. Но все же он никак не похож на человека, одержимого литературным трудом на грани озарения, который вдобавок знает пять языков и немножко читает по-итальянски (как это сказано в романе). Его Мастер чересчур активно хлещет шампанское в кадре и вообще он чуть более присутственный и плотский, чем следует. И наоборот – Юлия Снигирь со своей небесной красотой могла бы стать идеальной Маргаритой, но волей создателей ее героиня вышла слишком кукольной и бесплотной, в то время как у Булгакова Маргарита косоглазая, она постоянно испытывает «волчий голод», пьет спирт, матерится, активно кокетничает с Азазелло, который называет ее дурой; она непрерывно «скалит зубы» и хохочет, а в черновиках романа и вовсе забавляется с ожившим золотым фаллосом. «Наевшуюся Маргариту охватило чувство блаженства», — вот одно из наиболее характерных ее состояний. В романе именно Маргарита ближе к Воланду, а в фильме, наоборот, Мастер. Как писал Александр Зеркалов в книге «Этика Булгакова» — «женское начало Богоматери как бы сдвинуто в сторону дьявола – так же, как дьявольское начало Воланда сдвинуто в сторону Христа».
Что до самого Воланда, то мастерство и пластика Аугуста Диля все же не спасают от ощущения, что его дьявол как будто явился из клипов группы Rammstein. Вообще, кажется, в этой экранизации только один актер смотрится предельно органично – это Александр Яценко в роли Алоизия. Строго говоря, он мог бы сыграть и Коровьева, и Бездомного, и Лиходеева, поскольку у него безупречно булгаковская фактура.
На самом деле, прочтение «Мастера и Маргариты» как сугубо политического произведения имеет в России давнюю традицию. Позволю себе крошечное воспоминание по этому поводу. В детстве я читал «Мастера и Маргариту» в старых родительских распечатках самиздатовского толка – видимо, это были переплетенные отрывки из журнала «Москва» или уже репринт с более позднего отдельного издания.
Одна фраза из романа отдельно врезалась мне в память: «Это вы, прочитав статью Латунского о романе этого человека, написали на него жалобу с сообщением о том, что он хранит у себя нелегальную литературу? – спросил Азазелло». В этом предложении кто-то в глубоко советские времена зачеркнул карандашом слово «жалобу» и приписал сверху – «донос». Мне неизвестно кто и когда сделал радикальную пометку – но, судя по всему, сама история России всегда будет диктовать ужесточение смысла и политизацию замысла. Свежая экранизация «Мастера и Маргариты», актуализирующая в первую очередь социально-освободительное измерение булгаковского текста, как раз напоминает подобную ремарку — другое дело, что сделана она не карандашом, а куда более броско и живописно.
