15 августа в казахстанский прокат вышел «Дала қасқыры» – долгожданный фильм современного классика Адильхана Ержанова. Как и в предыдущих работах режиссера, здесь фигурирует вымышленный аул Каратас. Сам Ержанов описывает историю как смесь самурайского кино и вестерна – вдохновение он черпал в великом образчике жанра о ковбоях и индейцах, фильме «Искатели». В том, что типично американский вестерн вдруг обосновался в казахстанском Каратасе, нет ничего удивительного. За годы существования жанр покинул привычный фронтир, практически избавился от ковбоев в шляпах и был успешно адаптирован кинематографистами по всему миру, которые наполнили его новыми смыслами. О путешествии вестерна по разным культурам и том, почему Ержанов сейчас пошел по стопам Мартина Скорсезе, – в материале «Курсива».
Француз глазами американца, вестерн глазами француза
В 1988 году французский журнал Le Figaro запустил специальный кинопроект, в рамках которого пять режиссеров из разных стран должны были поставить короткометражные фильмы под общей темой «Французы, увиденные глазами…». Честь представлять американцев выпала Дэвиду Линчу, который, словно предвосхищая настроение своего сериала «Твин Пикс» (здесь уже можно заметить некоторых знакомых актеров), снял получасовую зарисовку, комедийно-абсурдистский вестерн «Ковбой и француз» об обитателях небольшого ранчо – стопроцентных ковбоях, однажды берущих в плен подозрительного чужеземца.
Им оказывается француз с тонкими усиками и чемоданом, набитым бутылками с вином, багетами, фигурками Эйфелевой башни и улитками. Доведенные до абсурда стереотипы также находят воплощение в образе сурового индейца с пером на голове и самих ковбоях, фантастически метких стрелках, но при этом не слишком умных – те понимают, кто перед ними, лишь найдя среди вещей картофель фри, то есть French fries.
«Настоящий» же Линч в «Ковбое и французе» начинается, когда наступает ночь и все герои вдруг находят взаимопонимание у костра под странноватые песни и пляски (новым знакомым не мешают ни глухота, ни чужой язык), а освобожденный француз постигает философию Дикого Запада и в результате становится полностью своим, обменивая берет на ковбойскую шляпу. В финальном кадре культурные границы словно стираются между всеми участниками действия.
О восприятии и понимании вестерна когда-то писал другой француз, тоже большой почитатель жанра, говоривший, что оценка хорошего вестерна сродни дегустации вина (о его связи с едой еще будет повод поговорить).
Знаменитый киновед и настоящий крестный отец французской новой волны Андре Базен замечал: «Но еще поразительнее исторической долговечности жанра оказывается его географическая универсальность. Каким образом, казалось бы, воспоминания о зарождении Соединенных Штатов Америки, о борьбе Буффало Билла против индейцев, о прокладке железнодорожных линий и о войне Севера и Юга могут волновать арабские, индийские, латинские, германские и англосаксонские народы, у которых вестерн всегда имел неослабный успех?». Далее он добавлял, что вестерны снимались даже на его родине, что свидетельствует о «здоровье жанра, которому не страшны подделки, подражания или пародии».
Лошадки и шашечки
По словам Базена, вестерн хоть и славен своими героями, злодеями, красивыми пейзажами американских прерий и другими ключевыми деталями – клише, отчасти высмеянными Линчем, но это далеко не главное. Куда важнее его универсальность, основанная на мифологических сюжетах и представляющая вечную борьбу Добра и Зла.
Впоследствии образы этих сторон будут сильно переосмыслены (например, Базен, написавший очерк об эволюции жанра, совсем немного не дожил до расцвета культовых спагетти-вестернов в Италии, где «хороший» и «плохой» шли через запятую, а герой стал антигероем – циничным, жестким, но порой все же с каплей доброты в сердце). Тем не менее в основе фильмов, смешавшихся с годами с комедией, фантастикой и хоррорами, на годы вперед сохранится принципиальный конфликт: ты или я, мы или они.
В 1976 году трансформацию формальных атрибутов жанра продемонстрировали два молодых американских режиссера, ныне заслуженно считающихся классиками кино.
Создатель «Хэллоуина» Джон Карпентер в начале карьеры мечтал сделать вестерн в стиле своего кумира Говарда Хоукса, но небольшой бюджет проекта поставил, казалось бы, крест на этом. Тот, однако, немного подумал и решил просто перенести сюжет одного из своих любимых фильмов «Рио Браво», классического вестерна с Джоном Уэйном о доблестном шерифе, вставшем на защиту города, в декорации современного Лос-Анджелеса. В сценарии, заодно позаимствовавшем детали из нашумевшего хоррора «Ночь живых мертвецов», осталась волнующая завязка: отрезанные от остального мира полицейский и еще несколько смельчаков, в том числе арестованные, обороняются от членов дикой уличной банды в полицейском участке. Так появился «городской» вестерн «Нападение на 13-й участок», а сам Карпентер, отдавая дань уважения, даже взял имя главного героя «Рио Браво» для своего псевдонима монтажера.
Перед создателями другого эпохального фильма стояла, возможно, еще более амбициозная задача – осмыслить миф о покорении земли и переизобрести фигуру спасителя, ставшего народным мстителем. Кинокритик и сценарист «Таксиста» Пол Шредер и Мартин Скорсезе не раз признавались, что эта история – практически дословная переделка вестерна «Искатели» Джона Форда, признанного многими авторитетными киноизданиями лучшим вестерном в истории – и снова со звездой Джоном Уэйном. Квентин Тарантино в своей книге «Киноспекуляции» замечает, что это «максимальное приближение к ремейку, которое все-таки нельзя назвать ремейком».
Драма ковбоя и бывшего конфедерата Итана Эдвардса, объявившего крестовый поход индейцам и доходящего до исступления, чтобы спасти из их плена племянницу, совпадает с миссией сумасшедшего Трэвиса Бикла, чья одиссея по ночным улицам Нью-Йорка приводит к знакомству с малолетней проституткой, которую, как ему кажется, он должен вырвать из лап жестоких хозяев. Разве что средства передвижения у них разные, и конь Эдвардса здесь превращается в нью-йоркское такси.
Тарантино подробно анализирует, каким бы мог получиться «Таксист», один его любимых фильмов, сложись история чуть иначе: сценарий мог попасть в руки Брайана Де Пальмы, будущего режиссера «Миссия невыполнима», совсем не фанатевшего от «Искателей», а сам Шредер задумывал финал в духе самурайского кино с «сюрреалистическими пятнами ярко-красной крови». Сам Тарантино позднее скрестит эти жанры в «Убить Билла», где самурайских и ковбойских страстей было примерно поровну. Теперь же у нас в Казахстане есть фактически свой «Таксист» – а все благодаря «Искателям», и про самураев Адильхан Ержанов тоже не забыл.
Вестерн умер, да здравствует вестерн
Смерть классического вестерна, существовавшего на киноэкранах с начала XX века, была неизбежна (и вот уже много лет похожую судьбу предрекают фильмам киновселенной Marvel: еще в 2015 году Стивен Спилберг, оглядываясь на ковбойское кино, говорил, что популярность супергероики рано или поздно пройдет, а люди устанут от однообразных сюжетов). Красивой точкой в его истории стал фильм того же Форда и с Уэйном в главной роли «Человек, который застрелил Либерти Вэланса» 1960-х годов, где герой жанра к концу оказывается фактически всеми забытым.
Закадровый же конфликт вестерна, одновременно болезненно и своевременно реагировавшего на новые времена, вылился во впечатляющее противостояние – это вам не «Барбигеймер!», – когда в разгар «красной угрозы» и «охоты на ведьм» в Голливуде все тот же «Рио Браво» нанесет ответный удар по мрачноватому, пессимистическому (не зря, кстати, черно-белому) вестерну «Ровно в полдень», в котором ярый антикоммунист Уэйн увидел вредные антиамериканские идеи: из страха весь город покидает шерифа в его борьбе с опасными бандитами, предоставив тому разбираться в одиночку. Поэтому в ярко-цветном «Рио Браво» герою приходят на помощь сразу несколько персонажей, пусть не идеальных, но верных.
Наступившие вскоре в 1960-е годы контркультурные настроения распрощались и с американской мечтой, и с идеей величия покорения земель, и вестерн был вывернут наизнанку – согласно духу эпохи он получил определение «кислотный».
Порой это были относительно невинные забавы, как, например, окрещенный первым электрическим вестерном «Захария» 1971 года, где посреди пустыни ковбои играли на не известно к чему подключенных электрогитарах, а сама история, хоть и отсылала к великому роману Германа Гессе «Сиддхартха» (интересно, что в «Дала қасқыры» влияние Гессе формально заявлено уже в названии), представляла незамысловатую аллегорию о взлетах и падениях двух юнцов в шоу-бизнесе.
А порой – настоящие мистические опыты, трансгрессивное кино от адепта театра жестокости Алехандро Ходоровски, чилийского режиссера и создателя безумного фильма «Крот», фанатом которого был Джон Леннон – музыкант без конца мог сидеть в культовом нью-йоркском кинотеатре Elgin и пересматривать его.
Рамен и мамалыга
Не зря Базен использовал гастрономическое сравнение в разговоре о вестерне. С годами жанр успел прижиться едва ли не в каждой национальной кинематографии – разумеется, в первую очередь в формате пародии и стилизации, а не «чистом виде» – и стать частью той самой «национальной кухни». Так, например, первым тайским фильмом в истории, попавшим на Каннский кинофестиваль (правда, в программу «Особый взгляд», а не в основной конкурс) стала чудесная картина «Слезы Черного тигра». Этот мелодраматический вестерн о несчастной любви, отсылающий к популярным клише старого тайского кино, выглядит так, что сам Тарантино позавидовал бы лихим перестрелкам из револьверов и базуки, а Барби – обилию розового цвета, в который выкрашены здешние дома.
Все мы слышали о спагетти-вестернах, а что насчет кимчи-вестерна? Именно так окрестили южнокорейский фильм Ким Чжи Уна «Хороший, плохой, долбанутый», в названии которого сразу видна шутка в адрес классики Серджио Леоне. Или единственный в своем роде – японский рамен-вестерн «Одуванчик», где вестерном, казалось бы, не «пахнет» вовсе. Трогательный и вместе с тем сатирический сюжет рассказывает о двух дальнобойщиках, которые помогают овдовевшей хозяйке придорожной закусочной встать на ноги и учат ее премудростям приготовления лапши (если драки тут и есть, то только с конкурентами из соседних заведений, не желающими выдавать секреты приготовления бульона). Сюжет, однако, отдаленно напоминает американский фильм 1950-х годов «Шейн», где скиталец-ковбой помогал с работой на ферме, главный герой носит ковбойскую шляпу, а многие сцены высмеивают американский образ и/или преклонение японцев перед ним, поэтому пресса для большего ажиотажа быстро разрекламировала «Одуванчик» как настоящий рамен-вестерн.
Страны Восточной Европы и бывшего соцлагеря тоже внесли свой вклад в жанр (вестерны там превратились в истерны, довольно любимые в СССР). Так, популярный фестивальный режиссер Раду Жуде в 2015 году удостоился «Серебряного медведя» за сатирическую притчу «Браво!» о двух жандармах, преследующих беглого цыганского раба. Румынские «Искатели» – именно так по-своему можно охарактеризовать фильм – конечно, куда ближе другим представителям румынской новой волны, уникального фестивального явления, где черный юмор идет рука об руку с социальной проблематикой. Жуде почти прямым текстом говорит, что за 200 лет на его земле мало что поменялось, а несправедливость по-прежнему торжествует.
В своем телеграм-канале Адильхан Ержанов поделился видением будущего казахстанского кинематографа, сравнив его с итальянским. В XX веке итальянский кинопрокат прошел через засилье комедий, затем наступила эпоха триллеров, детективов и ужасов (иногда именуемых общим названием джалло), а затем «королем» стал спагетти-вестерн. «Алгоритм истории не обманывает. Ждем», – подытожил режиссер. Будет ли бешбармак-вестерн (или как назовут его критики?) так же популярен на международной арене? Станет ли он чистым развлечением или лишь формой чего-то более серьезного? Посмотреть на такое и вправду очень интересно, а пока что и один Ержанов, согласно правилам жанра, – в поле воин.
