Сергей Бодров: «Жизнь настолько коротка, что имеет смысл делать только то, во что ты веришь»

На недавно прошедшем Almaty Film Festival режиссер, сценарист и продюсер Сергей Владимирович Бодров не только возглавил жюри, но и нашел время на небольшой мастер-класс, на котором рассказал о планах на будущее, чем чревато бить актеров, своих походах к шаманам и ламам, чем отличаются русские актеры от западных и о многом-многом другом

– Сергей Владимирович, чем вы заняты сейчас? Какими проектами?

– Я сейчас подвожу какие-то итоги и у меня есть список, что бы я хотел успеть сделать. Пять лет назад в моем списке было 10 картин. Сейчас я понимаю, что 10 уже не успею и хотя бы пять надо вычеркнуть и попытаться сделать остальное.

Моя последняя картина была большая американская, с большой студией и большим бюджетом. Она собрала достаточное количество денег. Но для меня это был не вопрос выгоды, а скорее новый опыт. Когда хочется попробовать что-то, чего ты еще не пробовал. Плюс есть соблазн, когда выдается огромный бюджет и ты можешь выбирать лучших людей. Со мной работал художник Данте Ферретти – у человека шесть «Оскаров». Я работал с Джеффом Бриджесом и Джулианной Мур.

Но сейчас мне захотелось рассказать историю о Калашникове. Мне предложили эту идею и я написал сценарий. Если ты сценарист и режиссер, то когда ты пишешь для себя – этого мало. Я понял, что обязательно нужен человек со стороны. Когда ты написал сценарий и ты же будешь по нему снимать, ты начинаешь сомневаться. В последнее время я всегда работаю с хорошими соавторами.

– Если вы пишете сценарий сами для себя, когда вы понимаете, что он готов и можно начинать снимать?

– Сценарий меняется всегда. До последнего. Даже когда идет монтаж, озвучка и переозвучка. Сценарий живой. Актеры – люди творческие, и они всегда в него привносят что-то свое. Когда за две недели до съемок приехал Джефф Бриджес, он привез 35 страниц досценарной жизни своего героя. Ему не хватало биографии героя, и он написал ее.

– Вы очень часто снимаете кино в Казахстане. Собственно ваш режиссерский дебют прошел на киностудии «Казахфильм». «Монгола» выдвигали на «Оскар» именно от Казахстана. С чем это связано?

– Это для меня самого загадка. Но жизнь складывается так, что я регулярно приезжаю сюда снимать кино. И у меня здесь появились друзья. В Казахстане родилась моя дочка. Это земля, которую ты уже не можешь забыть. Это для меня важно очень. И каждый раз, когда в Казахстане что-то снимал или продюсировал, у меня было ощущение, что мне земля помогает.

– Что вы думаете о современном казахстанском кино?

– К своему стыду, я сейчас не знаю много молодых казахстанских режиссеров. В последнее время я жил и работал в Америке, а туда не доходит современное казахское кино. Ну а вообще в мире сейчас появляется много молодых и интересных режиссеров. Я люблю работать с молодыми людьми. У них есть чему поучиться. Они очень отважные сейчас и очень уверенные в себе. Интересно смотреть молодое кино.

– Вы еще планируете снимать продолжение «Монгола»?

– Да. Сценарий готов, он сейчас застрял в Китае. Это довольно большой проект, посвященный последним годам жизни Чингисхана. Последняя война, последняя женщина, последняя битва. Это практически шекспировский «Король Лир». Но в Китае произошли большие изменения, и там сейчас довольно жесткая цензура. Пока сценарий застрял там в каких-то инстанциях. Китайскую цензуру трудно понять. Например, они говорят, что сценарий не соответствует исторической действительности. Но если говорить об исторической действительности, то Чингисхане мало кто знает. Все, что мы о нем знаем, писали его враги. Сами монголы не были грамотными. В результате о нем мало что сохранилось. Но я все же думаю, что этот проект состоится.

– Говорят, вы по этому поводу даже к шаманам обращались.

– Да. С первым «Монголом» мы ездили в Улан-Батор. У меня есть друг, бурятский художник. А буряты и монголы очень близки. Так вот, он меня попросил поехать с ним к главному шаману Монголии – есть там такой, можно сказать правительственный шаман – и попросить разрешение о съемках картины. Я решил, что это будет правильно. И мы поехали в Улан-Батор. Там у местного «белого дома» стоит палатка, к которой тянется огромная очередь. Нас, правда, пустили без очереди. И мы с шаманом минут 50 толковали. Нормальный человек. Он нам сказал, что мы правильно сделали, что к нему приехали. «Многие люди хотели снять эту картину, – сказал шаман. Ничего у них не получилось». Я, конечно же, спросил, почему, и что он посоветует мне. Он сказал, что мы будем снимать на землях, где полно монгольских могил еще со времен тех походов. И в каждом месте, где мы останавливаемся, надо позвать ламу или шамана. Чтобы они провели обряд и духи разрешили нам там снимать. Монголы считают, что Чингисхан был великим шаманом. Поэтому мы жестко придерживались рекомендаций. И у нас все сложилось.

Начиная работу над второй частью, я снова поехал в Улан-Батор. Но на этот раз пошел не к шаману, а к ламе. Как любой нормальный монгол – они тоже сначала идут к шаману, а потом к ламе. Монгольский лама сказал, что все состоится. Просто торопиться не надо.

– Вы работали с самыми разными актерами. И с российскими, и с западными, включая, к примеру, Меньшикова и Джеффа Бриджеса. Чем отличаются российские и западные актеры?

– Они, как бы, не отличаются ничем. Например, и Меньшикова, и Бриджеса пришлось уговаривать сниматься у меня. Но Меньшикова было довольно легко уговорить. Бриджеса пришлось уговаривать дольше. Но в целом у американских актеров есть очень внятное чувство дисциплины. Они весьма серьезно относятся к своей работе. Кроме того, там даже самые большие актеры постоянно учатся, перманентно в состоянии тренинга. Молодые актеры вообще очень серьезно к этому относятся. Учатся постоянно. Требования к ним и у них самих очень большие, поэтому и уровень высокий.

Но я люблю работать с русскими актерами. С американцами можно войти в контакт, стать друзьями. Но только с русскими актерами, впрочем, как и с казахскими и грузинскими, возникает ощущение братства. Я работал с Гармашем, Витей Сухоруковым, Меньшиковым. С каждым из них возникало ощущение кровного родства. А это дорогого стоит.

Поэтому мне сложно судить. С одной стороны – родство и дружба, с другой – высокий профессионализм.

– Что вы говорите актерам, чтобы вывести их на сильные эмоции?

– По-разному. Картину «Сладкий сок внутри травы» мы снимали на Иссык-Куле. И там был эпизод, где героиня – девочка – должна была плакать под дождем. А у нее была очень смешливая подружка. Так вот, приехала пожарная машина. Мы делаем дождь. А они смеются. Раз, два. Последний дубль. Воды больше не будет. Я увожу главную героиню за какой-то шалаш и говорю, что она должна плакать. Она отвечает, что не может. Тогда я сказал, что ударю ее. Мне просто ничего другого не остается. Я дал девочке пощечину, она от неожиданности разревелась и побежала в кадр. По дороге запнулась о кабель, и на площадке пропал свет. Осветитель кабель соединил, и мы все сняли за один дубль. Но это редко. Это когда ты свое первое кино снимаешь, ты на все готов. А та девочка мне этой пощечины так и не простила, и мне пришлось на ней жениться.

– Что надо сделать, чтобы стать успешным режиссером?

– Мне кажется, что в нашей профессии очень важно делать то, во что ты веришь. Много всяких соблазнов. Бывает, что люди снимают очень хорошие коммерческие фильмы. Но знаете, жизнь настолько коротка, что имеет смысл делать только то, во что ты веришь. То, что для тебя важно. Важно заниматься тем, что тебя самого волнует, трогает. Только в этом случае ты сможешь передать свои эмоции зрителю. И конечно, надо быть готовым к тому, что не каждый раз это будет получаться.

Для того, чтобы стать успешным режиссером… Понимаете, такую задачу ставить перед собой не совсем правильно. «Я хочу стать успешным режиссером» – это не цель. Просто, с моей точки зрения, надо найти историю, которую захочется рассказать. Историю, которая волнует тебя самого. И это может стать первой ступенью. И я вас уверяю, если вы найдете и расскажете такую честную эмоциональную историю, у картины обязательно появится зритель. У меня есть фильм «СЭР», который показывали и за рубежом. Знаете, ко мне подходили люди в Техасе, которые мне говорили: «Это история про моего брата». Когда я снимал фильм про мальчика, который сбежал из казахской школы для малолетних преступников, я даже не думал, что она так заденет людей, далеких от наших реалий. Тот же «Кавказский пленник». Людям зачастую все равно, где снимался этот фильм. В Дагестане, Пакистане, Афганистане… Но эмоциональный отклик – это удивительное чувство, когда оказывается, что эта история задевает людей во всем мире. Хотя, это и правильно: люди – это всегда люди. Где бы они ни жили.