Как цветок стал дороже пшеницы и вина и вызвал первый в истории обвал биржи
Этот материал первоначально был опубликован на сайте Qalam.global
Это случилось где-то в начале 1630-х годов, во времена, когда провинции Нидерландов, которые в ту пору включали в себя и Бельгию, и Люксембург, были параллельно вовлечены в кровопролитную Тридцатилетнюю войну, а также продолжали так называемую Восьмидесятилетнюю войну за независимость от испанского владычества. Один успешный торговец, взволнованный новостью о прибытии ценнейшей посылки из Восточного Средиземноморья, расщедрился и наградил моряка, принесшего ему эту благую весть, копченой селедкой. Моряк этот посчитал неблагородным есть одну селедку и выхватил лук, бесхозно лежавший на столе в одной из многочисленных комнат роскошного дома торговца, и пообедал.
К его несчастью, к несчастью торговца, а также всего его торгового дома, немного невкусный лук оказался луковицей самого дорогого тюльпана Semper Augustus (лат. Август навсегда), названного в честь первого римского императора. Коммерческий ущерб, нанесенный этой скорой трапезой, оказался равным годовому расходу на содержание всего экипажа судна, где состоял тот моряк. Разумеется, он был посажен в тюрьму за тяжкое уголовное преступление, и о дальнейшей его судьбе уже ничего неизвестно. Ведь не зря же писал Александр Дюма о нравах жителей Нидерландов 17 века в своем романе «Черный тюльпан», что «убить тюльпан — это в глазах настоящего садовода преступление ужасающее. Убить человека — еще куда ни шло».
Слишком дорогой обед
Эту историю рассказал в 1841 году известный шотландский писатель и журналист Чарльз Маккей — автор книги «Наиболее распространённые заблуждения и безумства толпы» (Memoirs of Extraordinary Popular Delusions and the Madness of Crowds), которая посвятила «тюльпаномании» отдельную главу. Разгул тюльпаномании пришелся как раз на тот период в истории Нидерландов, который называют «Золотым веком Нидерландов» из-за расцвета торговли, науки и искусства, но с горечью стоит признать, что луковицы этого невинного цветка на время затмили благородный металл этого века процветания, ведь зачастую в весовом соотношении они могли стоить дороже золота.
И это не гипотетическое литературное сравнение, ведь луковицы тюльпана в то время продавались как раз на вес, и использовались для этого отдельные и мелкие меры весов. Так вот, чтобы не утруждать себя сложной конвертацией нидерландских гульденов 17 века, которые иногда назывались и флоринами, в евро, доллары или тенге, а также коррекцией на инфляцию, обратимся опять к Чарльзу Маккею.
В то время, когда цена в 5,500 гульденов за небольшую луковицу Semper Augustus — той самой, которой закусил наш моряк — считалась удачной и дешевой сделкой, за 2,500 гульденов можно было купить четыре тонны пшеницы, восемь тонн ржи, четырех крупных волов, четырех жирных свиней, двенадцать крупных овец, 500 литров вина, 4,000 литров пива, две тонны сливочного масла, полтонны отменного голландского сыра, кровать со всеми удобствами, полный комплект одежды того времени и, почему-то, серебряную чашу для питья. Не каждый пункт в отдельности, а все вместе. Признайтесь, даже с поправкой на то, что в процессе перевода сложных и зыбких мер жидкостей того времени в понятные нам измерения мы могли немного ошибиться, только четыре тонны пива с полтонной сыра в придачу уже кажутся сделкой жизни.
Роковая поездка
Как ни странно, не обошлось и в этой истории без османского султана Сулеймана I Великолепного. В 1554 году ко двору преклонного по возрасту, но несомненно самого великого из турецких правителей, отправили послом от австрийского двора романтичного 22-летнего фламандца Ожье Гислена де Бусбека, который по совместительству оказался еще и гербалистом — травником, изучающим использование растений в медицинских целях. К великому сожалению габсбургской династии, которая и правила Австрией, австро-турецкие войны на этом не прекратились, как не отказался Сулейман и от идеи захвата Вены. Поездка эта оказалась роковой, особенно для Нидерландов, в которую в то время частично входила и родная для де Бусбека Фландрия.
Казалось, что посланник императора Священной Римской империи Фердинанда I был больше возбужден разнообразием красивых цветов и безмерной тягой жителей Османской империи к этим прекрасным растениям, чем встречей с великим султаном или важностью государственных дел. В своих мемуарах, известных как «Турецкие письма», де Бусбек писал, что турки никак не находят расточительностью покупку букета понравившихся им цветов. Как мы узнаем позже, нидерландцы тоже не сочтут расточительством цену в 5,500 гульденов за одну еще не раскрывшуюся луковицу тюльпана. Как бы то ни было, Ожье Гислен де Бусбек и стал тем человеком, который познакомил Западную Европу с тюльпаном, как впрочем и с сиренью.
«Проходя по району, мы видели огромное количество цветов — нарциссов, гиацинтов и тюлипанов, как называют их турки. Мы были удивлены, что они цвели в середине зимы, не в самый благоприятный сезон», — писал в своем дневнике де Бусбек. «Тюлипанами», конечно же, турки эти цветы не называли, имя у цветка было персидское «ляле» (тур. Lâle), «тюлипаном» же (тур. Tülbent), также заимствованным из персидского, именовали тонкую дорогую узорчатую ткань или покрывало для головы из этой ткани, что мы привыкли называть «тюрбаном». Де Бусбек там явно что-то перепутал: то ли не туда показал, то ли показал на тюльпановый узор на тюрбане, но все равно увез этот красивый цветок, хоть и с нелепым названием.
Страна тюльпанов
Между тем, тюльпан всегда являлся одним из самым распространенных и востребованных узоров в Османской империи и во всем мусульманском мире, ведь не было в стране ни одного уважающего себя человека, который не проникся бы его эстетикой. В честь него «Эпохой тюльпанов» (тур. Lâle Devri) названы самый мирный период в истории Османской империи (1718-1730), звукоряд традиционной турецкой музыки и романтические эпитеты османской поэзии.
Тюльпанами тогда иллюстрировали все: от могильных камней и дорогущего изникского фарфора до женских кафтанов и изданий Корана. Когда дело доходило до тюльпана, то даже сам великий султан Мехмед II, завоеватель Константинополя, впадал в меланхолию и под скромным псевдонимом «Авни» (тур. Avni — помощник) посвящал стихи тюльпану: «Виночерпий, налей мне вина, ведь в один прекрасный день я лишусь тюльпанового сада». Недаром тюльпан стал символом и Османской империи, и Турецкой республики.
«Тюльпаномания» со своей меркантильностью и спекулятивным пузырем — это конечно же поздняя западноевропейская история, ведь на Востоке — в Центральной Азии, Иране и Анатолии — он был известен уже давно. С расцветом Османской империи эстетика тюльпана распространялась еще дальше. Не случайно почти на всех языках ее европейских владений — от греческого и албанского до сербского и румынского — название происходит от турецкого «Lâle», а не от искаженного «тюрбана».
В странах с традиционно сильным влиянием иранской культуры и языка тоже используется это слово, как например в азербайджанском, туркменском, узбекском, уйгурском, а также урду и хинди. Но везде тюльпан оставался общедоступным источником вдохновения, метафорой красоты, чего-то неземного. Почти за 450 лет до поездки де Бусбека в Стамбул, Омар Хайям воспевал красоту словами: «У тюльпана ты цвет свой пурпурный взяла». Воспевали тюльпаны и суфийские поэты, в том числе и Саади, Руми, Хафиз, и Навои, ведь в персидском и османском написании «Lâle» — это анаграмма слова «Аллах».
Лихорадка и ее крах
Между тем, тюльпановый пузырь, поддерживаемый всплеском спроса, спекуляцией и фьючерсной торговлей, в которую инвестировали люди разных сословий, лопнул в 1637 году, и цены на тюльпаны моментально упали в десятки раз, оставив тюльпаноманов, обязавшихся купить тюльпаны по ажиотажно высокой цене, на гране разорения. Одновременно мировая литература пополнилась одной из самых ярких историй безумия, алчности и отчаяния, которую в том числе описал и Чарльз Маккей.
Пусть сегодня принято считать, что тюльпановая лихорадка и ее крах не имели такого разрушительного эффекта для общества и экономики, с тех пор эпитет «Страна тюльпанов» навечно прикрепилсь к Нидерландам. Как бы то ни было, сегодня Нидерланды, которые ежегодно производят почти 3 миллиарда тюльпановых луковиц, ответственны за 81 % всемирного экспорта тюльпанов, в том числе и на прародину тюльпанов.
