«Запретная любовь» – фильм, основанный на реальных событиях. Это рассказ о любви в ее прекрасных и уродливых обличиях на фоне кровавых событий 40-х годов. Подобный рецепт не нов – достаточно вспомнить картину «Голова в облаках» с Шарлиз Терон и Пенелопой Круз.
Большой художественный, да и коммерческий, успех «Искупления» подвигнул Киру Найтли – не просто замечательную актрису, но и словно бы главную претендентку на звание первой леди современного британского экрана – дать согласие на участие в еще одном, тематически и, как выяснилось, стилистически очень похожем фильме. Правда, сценаристка и драматург Шэрмен Макдональд, засветившаяся утончённой психологической драмой «Зимний гость», признавалась, что приступая к работе, надеялась, что «звезда» воплотит образ Кэйтлин, однако та выбрала более сложную и неоднозначную партию – Веры Филлипс. Благодаря этому родство с упомянутой картиной Джо Райта, также тревожившей тень служителей муз, кажется еще очевиднее!
«Запретная любовь» повествует о сложных, зачастую запутанных взаимоотношениях между признанным английским поэтом Диланом Томасом (Мэттью Риз), его женой Кэйтлин (Сиенна Миллер), подругой детства Верой Филлипс (Кира Найтли), ставшей в годы второй мировой войны известной певицей, и ее мужем Уильямом Килликом (Киллиан Мерфи). Кажется, можно рассказать волнующую историю о страстной любви.
На деле же все сводится к тому, что жена ревнует мужа к его юношескому увлечению и боится, чтобы это не повторилось, хотя терпит от него многочисленные измены на стороне. Война сведена к стандартным кадрам бомбежки, а поэт, вообще-то являющийся гордостью Англии, в годы войны занимавшийся агитацией, представлен пьяницей, гулякой и плохим отцом. Это, конечно, так оно и было, но в фильме его талант не перевешивает пороков, а стихи он читает исключительно в постели.
Картина полтора часа бьется о неспособность взять нужную тональность, а когда что-то начинает налаживаться, – до конца остается десять минут. На протяжении фильма четыре неприятных вздорных персонажа бесконечно кружат под неумолкающую музыку, как мухи вокруг огня, который даже не может как следует обжечь, поскольку в итоге оказывается электрической лампочкой. Ежеминутно меняются светофильтры, закадровый голос нараспев читает стихи, снова и снова грамофонная игла касается пластинки, с такой же частотой кто-нибудь из героев плюхается в ванну, повисают в воздухе претенциозные реплики.
Впрочем, не будем все упрощать, равно как и делать поспешные выводы из того обстоятельства, что продюсером картины, уже не вызвавшей особого зрительского энтузиазма, выступила Ребека Джилбертсон – внучка тех самых, настоящих Киллика и Филлипс. Пятидесятилетний Джон Мэйбери, который вообще-то снимал разные, в том числе авангардистские, ленты с начала 1980-х годов, точно не задавался целью явить кинематографический панегирик одному из выдающихся представителей английской поэзии XX столетия. Дилан Томас предстает уставшим, физически немощным, ведущим гедонистический (в разгар войны!) и распутный образ существования, полностью завися в материальном плане от супруги и случайно встреченной подруги детства. Хотя о сознательной и последовательной дискредитации памяти о нём речь как-то тоже не идёт…
Как и «Искупление», работа Мэйбери привлекает точно уловленной авторами сложностью переплетения человеческих судеб, порождающей такие взаимоотношения, что подчас видятся непостижимыми и гениальному художнику. Взаимоотношения, которые до чрезвычайности трудно подвести под обывательские стереотипы, а тем более охарактеризовать посредством готовых штампов вроде супружеской измены или «любовного треугольника». Выразительна монтажная фраза, сопоставляющая родовые муки Веры с душевными страданиями Уильяма, находящегося в далёкой Греции и ассистирующего на операции по ампутации ноги своему боевому товарищу. Возможно, предосудителен, но и непрост поступок Киллика по возвращении домой, однако и показания в суде, данные Томасом, нельзя возвести в ранг благородных… Кинематографисты, в общем-то, справедливо настаивают на том, что все это – разные «грани любви». Проявление высоких чувств, достойное внимательного, деликатного постижения, а не осуждения и запрета.
