Органическая механика финансовой системы

Как назвать финансиста, который ищет железные законы человеческого поведения? Не иначе как человеком с тяжелым случаем «физической зависти».

Именно такой странный диагноз из области психических расстройств поставил Эндрю Ло, профессор финансового инжиниринга. По его мнению, недуг поражает банкиров и экономистов. Среди симптомов: отчаянные поиски предсказуемости и определенности, присущей точным наукам. Как минимум, с XVIII века экономисты активно заимствовали понятия из физики, примеряя на себя все, начиная с термодинамики и принципа «сохранения энергии» и используя полученные знания для лучшего понимания макроэкономики и создания причудливых производных инструментов. Однако, мировой финансовый кризис, судя по всему, заставил финансистов пойти еще дальше в своих научных изысканиях. Теперь они пытаются понять, что пошло не так и как повысить стабильность банковской системы в будущем. В результате, они развивают у себя «биологическую зависть». Банкиры и финансовые экономисты общаются с математиками и биологами, изучая устойчивость на примерах естественных экосистем – от рыбоводства и лесоводства до распространения болезней. Конечно, дело не только в чисто научном интересе. Эндрю Холдейн, исполнительный директор по вопросам финансовой стабильности в Банке Англии, считает, что структуру регулирования банковской системы можно формировать на основе этих исследований, которые рассматривают финансы как «сложную адаптирующуюся систему», как живую экосистему. Возможно, результаты исследований помогут определить, насколько она стабильна и сможет ли пережить новый финансовый кризис без таких неприятностей, как Lehman Brothers, а также без необходимости вливать сотни миллионов долларов государственных денег в систему для предотвращения коллапса. Некоторые политические выводы уже очевидны. Один из них заключается в том, что банковская система в определенный момент стала слишком сложной и однородной. Проблема в том, что за последние 20 лет или около того почти все крупные банки, работающие на международных рынках, диверсифицировали свои активы и риски, делая акцент на сложных (и непрозрачных) финансовых инструментах. Они диверсифицировали также свои направления деятельности, что привело к чрезмерной взаимозависимости и не пошло на пользу банковской системе.

«С точки зрения отдельных компаний, эти стратегии выглядели вполне адекватной попыткой снизить риски: не хранить все яйца в одной корзине», – отмечает Холдейн. «Однако, если взглянуть на тенденцию в масштабе системы, становится ясно, что подобные действия привели к обратному результату: яиц становилось больше, а корзина быстро изнашивалась, кроме того, росло количество тухлых яиц». Математики-экологи могли бы предсказать подобный исход, если бы знали, что происходит в мире финансов. Им ведь известно, что тропические леса, к примеру, в большей степени подвержены внешним потрясениям, чем простые экосистемы пустынь и степей. За последние два десятилетия мировая финансовая система сильно усложнилась. С 1985 года общее число внешних финансовых потрясений, пережитых мировыми банковскими центрами (узлами сети), выросло в 14 раз, а взаимосвязи между ними увеличились в шесть раз. Финансовые продукты сами по себе стали намного сложнее. Чтобы основательно разобраться в составляющих ценной бумаги, известной как обеспеченное долговое обязательство в квадрате или CDO , инвестору нужно было бы прочитать 1,125 млрд страниц.

Математическая биология также помогает ретроспективно объяснить, почему хеджевые фонды, которые, как полагалось, стояли в первых рядах на краю пропасти, сумели остаться целыми и относительно невредимыми. В отличие от банков в сфере хеджевых фондов присутствуют, в основном, мелкие сугубо специализированные игроки – надежная структура диверсифицированной экосистемы. Лорд Роберт Мей, выдающийся математик-биолог, профессор зоологии в Оксфорде и бывший президент Британского королевского общества, основательно углубился в изучение финансовой экосистемы. По его словам, теоретикам-финансистам есть куда расти: «Чем ближе я знакомлюсь с финансовой экономикой, тем больше поражаюсь сходствам с экологической теорией 1960-х годов». Экономисты рассуждают об «эффективных» и «идеальных» рынках, напоминая Лорду Мею разговоры экологов 40-летней давности о «природном балансе», когда экосистемы, опутанные сложной сетью взаимосвязей, считались наиболее стабильными. Последующий анализ опроверг эту точку зрения: наиболее прочными являются системы, которые можно разделить на четкие компоненты, не разрушив ее целостность.

Некоторых экономистов тревожили системные риски еще до начала финансового кризиса. Банк Англии начал экспериментировать с компьютерными моделями банковской системы как экологической модели около пяти лет назад. Американская национальная академия наук и Федеральный резервный банк Нью Йорка в 2006 году начали совместный проект по изучению параллелей между системными рисками финансового сектора и различными областями науки и техники: от экологии до проектирования и машиностроения. Однако финансовый кризис разразился еще до того, как ученые пришли к определенным выводам. Финансовое регулирование имеет много общего с управлением рыбным хозяйством, считает Лорд Мей. Последние 50 лет управление рыбным запасом осуществлялось «поштучно», с целью повышения «уровня устойчивого прироста» популяций отдельных видов рыб, таких, как сельдь или треска – этот подход перекликается с регуляторным анализом рисков, который делает акцент на отдельных банках. Однако как только начались проблемы в отдельных промысловых регионах, ученые поняли, что экосистема и общий экологический контекст гораздо важнее. Нельзя защитить треску, игнорируя угрей, пикшу, моллюсков и другие виды, которые служат для нее кормом.

Еще одна полезная область, из которой финансовый анализ может позаимствовать многое, – это медицинская эпидемиология. Регулирующим органам, перед которыми стоит задача взять под контроль разрушительные последствия коллапаса крупных финансовых институтов, стоит обратить внимание на то, как эпидемиологи, пытаясь пресечь распространение болезни, фокусируются на выявлении и вакцинации наиболее опасных переносчиков инфекции. Международные банковские правила, такие, как Базельское соглашение II, привели к неожиданным последствиям: ограничения капитала в большей степени коснулись мелких и менее диверсифицированных банков, которые и так не представляли особого риска для системы в целом. Между тем, крупные институты, являющиеся наиболее опасными «переносчиками инфекции», получили больше свободы. Проводя аналогию с заболеваниями, передающимися половым путем, Холдейн отмечает: «Базель провел вакцинацию организаций с высоким природным иммунитетом, забыв про наиболее заразных; прививку сделали добропорядочным, а беспутных подвергли интоксикации».

Интересные выводы были сделаны в результате совместной работы Дэвида Ранда из Гарварда, занимающегося эволюционной динамикой, и Николя Битла из консалтинговой компании Sciteb в Лондоне. «Фундаментальная задача регулирующего органа – гарантировать, что банки не диверсифицируются в одни и те же активы, а обеспечивают, так называемую, диверсифицированную диверсификацию». Использованный ими подход основан на математической модели эволюционной биологии.