Подходит к концу 2018 год. Для финансового рынка это был год потрясений – банкротств и слияний банков, что, естественно, не могло не сказаться на экономике страны в целом. Своим мнением о том, каким был 2018 год для реального сектора экономики, в частности пищевой промышленности, о существующих проблемах малого бизнеса, а также новых инициативах для его развития в интервью «Къ» рассказал основатель Raimbek Group, член президиума НПП «Атамекен» Раимбек Баталов.
– Раимбек Анварович, каким был 2018 год для Вашей компании?
– Он сильно не отличается от предыдущего. Мы многое делаем в части повышения эффективности нашей компании, оптимизируем процессы, поэтому я бы не назвал этот год каким-то прорывным. Но в этом есть определенная стабильность. В то же время он точно не был хуже, чем прошлый год, даже лучше.
По разным причинам я пока не готов комментировать какие-либо финансовые показатели компании.
– Мы уже почти три года живем в условиях плавающего курса тенге: как вам работается при такой политике? Колебания курса в этом году были для вас сильно чувствительными?
– Любые колебания курса тенге всегда чувствительны для всего казахстанского бизнеса – это факт. Проблема в том, что, к сожалению, большинство производителей вынуждены приобретать комплектующие и сырье для своих товаров за рубежом, в том числе и наша компания. Поэтому мы в любом случае очень зависимы от курса тенге.
Чем меньше колебаний, тем лучше мы себя чувствуем, и очевидно, что в 2018 году было меньше таких колебаний, поэтому в целом было точно лучше, чем в 2017 году. Видно, что становится стабильнее.
– В середине этого года наблюдался критический дефицит сахара из-за отмены беспошлинного ввоза сахара. Как вы пережили эту ситуацию?
– Мы до сих пор переживаем ее. Благо, что правительство пошло нам навстречу и установило небольшой переходный период. Те производители, которые имели определенные преференции, – им до конца года продлевают эти льготы, чтобы они могли адаптироваться к новым условиям.
Понимаете, нам нужна стабильность. У нас были определенные преференции и вдруг они прекратились – это шок для компании и для отрасли. Поэтому нам бы не хотелось, чтобы были какие-то резкие остановки. Мы хотели бы, чтобы был какой-то период, чтобы мы могли подготовиться к новым условиям – мы же в своих бизнес-планах, финансовых моделях закладываем одни показатели, а они резко меняются, причем не из-за вопросов внутренней неэффективности, а вследствие изменений внешних факторов.
Мы же понимаем, что преференции не вечны, но вопрос в том, что у нас уже заключены контракты, ну дайте нам время выполнить свои обязательства. Давайте мы их выполним и дальше будем работать по новым правилам.
Поэтому нам нужна определенная стабильность, и не только в таких вопросах, как налогообложение, но и в тех нормативных документах, которые так или иначе зависят от правительства.
– А что вы будете делать после того, как введут эти пошлины на сахар?
– Цены поднимать. В итоге это отразится на потребителе. Тут и от российской стороны тоже многое зависит. У россиян в прошлом году был хороший урожай сахарной свеклы и сахара много, в этом году не такой хороший урожай, и цены сильно отличаются – 600 долларов от россиян и 350 долларов из Европы. Почти в два раза дешевле. А наших внутренних производителей недостаточно.
– Вы как член НПП «Атамекен» можете сказать, что изменилось для производителей в 2018 году?
– Производители существуют в разных отраслях, поэтому трудно говорить за всех. В пищевой промышленности на законодательном уровне особенно делать ничего не нужно.
– Насколько мы знаем, самая большая проблема для производителей пищевых продуктов – это зависимость от импортного сырья…
– Это вообще базовая проблема для всех производителей. В производстве напитков, например, за 25 лет, к сожалению, мы не создали свою сырьевую базу. Мы до сих пор покупаем. Частично используем свои яблоки в своих соках, в том числе со своего сада, но, к сожалению, это очень мизерный процент.
– Какая сейчас доля импорта у вас в закупе сырья?
– 99%
– А вы вот посадили сад, по Вашим словам, ради эксперимента…
– Мы его построили по схеме обратного лизинга. Это было восемь лет тому назад. Мы хотели показать правительству, как решить проблему с тем, что у крестьян нет в полном объеме собственного капитала или залогов в части получения финансирования.
Кредитные линии через «КазАгро» есть, но большинство крестьян не могут их получить. Поэтому мы показали схему обратного лизинга: возводится сад, затем он передается в залог уже для дальнейшего финансирования бизнеса. К сожалению, эта схема была воспринята только через пять-шесть лет. Она буквально недавно стала работать.
– Но эксперимент ведь удался?
– Эксперимент удался, слава богу, работает. Мы его запустили для того, чтобы он как инструмент начал внедряться в Минсельхозе, «КазАгро», других финансовых институтах.
Но в целом проблема импорта как сырья для производителей до сих пор остается. В пищевой промышленности в целом существует и другая проблема: наоборот, есть сырье, мало продуктов вторичной обработки. Например, зерно или соя. В основном мы продаем их, чем производим какие-то готовые изделия.
– За последние 10 лет было принято много госпрограмм по развитию сельского хозяйства. Они работают?
– Я считаю, что основная задача всех госпрограмм должна быть нацелена на то, чтобы снизить затраты производителей. Это ключевой вопрос. Понятно, что сразу собственные племенные стада мы не создадим, это должна быть определенная политика, ее надо реализовывать параллельным завозом импортных коров. Мы очень хорошо знаем этот бизнес и понимаем, как долго идет окупаемость, потому что импортная корова – достаточно высокий инвестиционный cost (расход). Практически все оборудование в сельском хозяйстве – импортное.
Одна только корова стоит порядка 5–6 тыс. евро и даже дороже. Если среднестатистическому казахстанскому крестьянину сказать, что корова стоит столько же, сколько автомобиль, он в обморок упадет. И только единицы, кто может действительно позволить себе это.
Я считаю, отдельное направление, которое нужно развивать, – это племенные стада. Чтобы мы коров этих покупали не за рубежом, а в Казахстане.
– А сейчас почему покупаем импортных?
– Потому что местных нет.
– По качеству молока есть разница?
– Это зависит от корма, породы, генетики и других параметров. В советское время этим занималось государство. Сегодня исключительно субсидиями заставить частные крестьянские хозяйства развивать племенные стада, к сожалению, не получается.
– О проблемах по возмещению CAPEX Вы говорили и пять, и десять лет назад. Наступает 2019-й год, а проблема остается там же?
– Эти проблемы за один день не решишь. Другое дело, что должна быть очень четкая стратегия.
Должна быть какая-то перезагрузка в государственной системе поддержки и организации всего этого. Я не хочу сказать, что государство нам постоянно что-то должно. Но, к сожалению, в нашем бизнесе мы очень сильно от него зависим – землю получить надо у государства, разрешение на строительство – у государства, возводишь сад или подводишь коммуникации – опять же много согласований с госорганами и т. д.
В общем, много чего от государства зависит, поэтому я уже много раз говорил, что самый эффективный выход – это государственно-частное партнерство (ГЧП). Я считаю это самым эффективным механизмом. Соответственно, и частным компаниям нужно перезагружаться и становиться более эффективными, и государственным системам тоже. Потому что у нас слишком большие издержки и затраты идут в самом государстве на программы, на чиновников, начиная от районного акимата до самого верха. У нас огромнейший аппарат, а вопрос эффективности системы очень слаб.
– В вашем интервью «Къ» в мае этого года Вы рассказывали о том, что от имени НПП «Атамекен» проводите масштабное исследование причин нахождения МСБ в тени. Уже есть результаты этого исследования?
– Да, мы как раз недавно закончили его и презентовали результаты, предложения нашему правительству. Мы пропустили через себя 10 тыс. предпринимателей, в основном малый бизнес, провели 40 выездных семинаров. Это беспрецедентное исследование, такой работы за 25 лет не проводилось.
– Какими были цели?
– Во-первых, проанализировать основные причины нахождения малого бизнеса в тени. Во-вторых, понять эффективность государственной поддержки в этой части. В-третьих, разработать предложения для того, чтобы мотивировать малый бизнес выходить из тени, увеличивать безналичные обороты.
Торговая отрасль и сфера услуг составляют более 26% ВВП страны, однако большая часть находится в тени. По официальным данным Комитета по госдоходам (КГД), декларируемый оборот розничной торговли за 2017 год составил 4 трлн тенге. Согласно данным Комитета по статистике МНЭ, эта цифра составляет 8,8 трлн тенге, то есть более 50% находится в тени. По нашим же расчетам, реальный оборот торговли составляет не 8,8 и не 4 трлн, а 15 трлн тенге, то есть более чем 70% скрывается от государства. Это проблема не только в части недополучения государственных доходов, но и социальной незащищенности граждан. По нашим оценкам, только в торговле примерно 1,3 млн человек не имеют никаких официальных отчислений, то есть социально не защищены.
Согласно данным КГД, в одном ИП в среднем работает один сотрудник. По нашим же оценкам, этого не может быть. Я не знаю ни одного магазина, где работало бы меньше двух-трех человек.
– Так в чем же основная причина нахождения малого бизнеса в тени?
– Прежде всего это недопонимание того, что работать законно на самом деле выгоднее. Мы четко убедились в том, что предприниматель, который ведет свой бизнес «по тетрадке», слабоэффективен. Он малоконкурентный, с большими рисками, причем неважно, из какой отрасли – ритейл или сферы услуг. Те, кто ведут свой бизнес «по тетрадке», имеют больше издержек, потерь, внутреннего воровства и т. д.
– Но они же и налогов меньше платят, потому что скрывают обороты…
– Естественно, но сегодня малый бизнес и так платит одни из самых низких налогов в мире – 3% от всего оборота по упрощенке. Казахстан для малого бизнеса – одна из лучших стран в части налогообложения МСБ, это правда.
На самом деле автоматизация и цифровизация процессов – это выгодно для бизнеса, это нужно понять. Мы провели простой эксперимент: взяли несколько магазинов у дома (50) и за один–три дня внедрили туда автоматизацию всех процессов (приема, учета товаров, движения денежных средств и т. д.). Эффект через два-три месяца следующий: на 221% (!) уменьшился объем списаний товаров (то есть, по сути, снизилось воровство), на 20–30% в среднем выросли обороты, на 70% снизились расходы и минимум на 20% увеличилась прибыль!
Нужно мотивировать бизнес выходить из тени. На мой взгляд, это должна быть государственная политика – и не только кнута, но и пряника. Мы со своей стороны говорим, какие пряники можно дать бизнесу, но при этом и понимаем, что и без разумного кнута не обойтись, чтобы не уходить из крайности в крайность.
– Что конкретно Вы предлагаете?
– Там целый комплекс поправок и в Налоговый кодекс, и по цифровизации в том числе. Часть из них принята, часть – находится на рассмотрении.
Например, если предприниматель показывает обороты по безналичным расчетам свыше 145 тыс. МРП, то по закону он обязан встать на учет по НДС. Мы же предлагаем освободить его от НДС. Мотивируем бизнес на то, чтобы ему было выгодно показывать большой безналичный оборот.
Или вот еще предложение: разработать механизмы по принятию стоимости POS-терминалов, онлайн ККМ, ERP системы и оборудования на вычет из начисленного обязательства подоходного налога по СНР МСБ.
Очень много в тени находится расходов на зарплаты. По нашему мнению, только в одной торговле около 1 млн человек не имеет официальных отчислений ни в ЕНПФ, ни в другие соцорганы. Это большая цифра.
Мы понимаем, что 3% с оборота – это и так маленький процент, но 30% с лишним налогов за работников – это тяжело. Мы предлагаем для малого бизнеса снизить эти платежи до 5% – туда входят и пенсионные отчисления, и медицинское страхование. Но пока это предложение на рассмотрении.
Еще одно предложение: давайте установим пониженную ставку по доходам, полученным по безналичным расчетам (1% или 2%) по упрощенной декларации и 7% – по фиксированному вычету.
Собственно, это те меры, которые необходимы, чтобы малый бизнес был мотивирован на то, чтобы показывать безналичные обороты.
– А какая сейчас ситуация по безналичным оборотам в МСБ?
– Катастрофическая. По итогам исследования магазинов у дома в Алматы и Алматинской области только у 7% POS-терминалы находятся в кассовой зоне, 35% держат ККМ там же. Только 7% (!) магазинов выдают чеки, автоматизацией может похвастаться только 14% опрошенных. Около 50% всего алкоголя в этих магазинах является нелегальным, серым импортом. И это в Алматы, а что говорить о регионах!
В то время как уровень проникновения онлайн платежей в стране на самом деле растет – это уже необратимый процесс. Если в августе 2016 года объем платежей по картам физических лиц составлял 114 млрд тенге, то на август 2018 года – уже 519 млрд тенге, то есть произошел рост на 65%. Если в 2017 году онлайн платежи и переводы в общем объеме всех банковских транзакций составляли всего 22%, а 78% людей предпочитали снимать деньги в банкомате, то через год онлайн платежи выросли до 34%, а снятие наличности снизилось до 66%. То есть люди все больше начинают рассчитываться банковской картой, чем снимать наличность в банкоматах. Это же удобно – банкомат не надо искать, в очереди стоять, кэш с собой носить, комиссию за обналичивание платить.
– Вы рассказываете о ситуации в бизнесе. А что делает государство, чтобы мотивировать бизнес выходить из тени, показывать обороты? Оно как-то помогает МСБ? Ведь не от хорошей жизни они скрывают реальные доходы…
– Да, мы проанализировали семь госпрограмм, встречались с районными акиматами, разными чиновниками. Что оказалось?
Возьмем опять Алматы – город малого и среднего бизнеса. Мы встретились с акимом самого большого – Бостандыкского района, где зарегистрировано больше 20 тыс. МСБ. У него за этим следят три человека. То есть в акимате за более чем 20 тыс. ИП-шек следят три человека. Это один момент.
Второй – по каким ключевым показателям они мониторят бизнес. Там больше 50 показателей. Но они не знают, кто у них топ-5 по таким ключевым показателям, как объем уплачиваемых налогов в бюджет, количество созданных рабочих мест, объем оборотов и т. д.
В принципе, любой аким знает все про свой район. Я же говорю про государственные алгоритмы, методологии и подходы, то есть у акима района нет четких систематизированных показателе, кто у тебя номер один по рабочим местам в МСБ? Какой вид деятельности? Парикмахерские, HoReCa, магазины, СТО?
Есть у тебя данным по рабочим местам? – Нет. Сколько официально, сколько неофициально? – Нет. Если у тебя нет такой статистики, тогда о чем вообще идет речь в плане помощи, выработки каких-то там рекомендаций, связанных с поддержкой бизнеса?
Кроме того, данные у разных госорганов разнятся. Например, по данным Комитета по статистике МНЭ, в Алматы зарегистрировано 1208 продуктовых магазинов, действующих – 821. Теперь возьмем данные КГД – у них работает 763 магазина. А теперь посмотрим 2ГИС – они показывают 3383 магазина. И как понять, каковы на самом деле реальные цифры?
– То есть прежде чем говорить о том, что делать, нам нужно понять что происходит?
– Да, в том-то и дело, мы не знаем реальной картины. У нас нет достоверных данных для создания этих мер господдержки. Существующие статистические цифры по МСБ не актуальны, их нужно обновлять.
Мы предложили: давайте создадим единую базу данных, причем в электронном формате. Если акимат какого-то района не знает своих топ-5 ключевых предприятий МСБ, давайте найдем эти топ-5 или топ-10, доработаем ключевые показатели, которых должно быть не больше 5–10. Как только мы это определим, давайте поймем, на какой электронной платформе это правильно сделать, чтобы она синхронизировалась с базами данных КГД, комитета статистики, архитектуры.
После того, как мы это сделаем, проведем инвентаризацию, чтобы один раз пройти ножками, все это определить, забить в базу данных по ключевым показателям, и все. Это будет таким фундаментом для дальнейшей работы.
Акиму нужно KPI менять с точки зрения бизнеса – как у него по этим топ-5 или топ-10 улучшаются показатели. По количеству официально работающих, например. Почему мы этим не занимаемся, если у нас 1 млн человек только в торговле социально не защищенные?
Мы говорим, что нужно осуществлять перезагрузку по всей вертикали власти и начинать надо с районных акиматов. У каждого районного акимата есть план развития территории – это официальный документ. Там определены приоритетные виды деятельности. По большому счету, это должна быть настольная книга акима. И весь бюджет, все усилия должны быть направлены на то, чтобы: а) очень четко понимать сегодняшнее состояние этих приоритетных отраслей – что у них происходит с налогами, рабочей силой, состоянием материально-технической базы и т. д.; б) предлагать какие-либо меры государственной поддержки.
Перед каждым акимом нужно ставить задачу, чтобы он помогал развитию МСБ, чтобы через 1–5 лет, когда придет новая волна молодых людей со своими инициативами, знаниями, образованием, были реально созданы условия, и они могли себя проявить.
– Вы уже 15 лет занимаетесь проблемами МСБ, а воз и ныне нет. Есть ли ощущение, что ситуация меняется в лучшую сторону? Есть ли свет в конце тоннеля?
– Я считаю, он всегда есть. В принципе, малый бизнес живуч. Другой вопрос, что там огромнейший потенциал, чтобы сделать его более конкурентоспособным.
Это мировая практика, когда ВВП страны в лучшем случае на 50% составляет МСБ. Потому что больше, чем МСБ, никто рабочих мест не создает. Развитие МСБ решит проблемы моногородов, наших отдаленных районов. В первую очередь нужно менять подходы со стороны акимов, перестраивать всю работу, потому что в итоге они ответственны за то, чтобы создавались условия для предпринимателей.
