Жамиля Серкебаева: «Мы все живые люди и у каждого из нас бывают взлеты и падения»

Жамиля Серкебаева родилась в семье, которая подарила миру плеяду звезд. Но своей популярностью скрипачка меньше всего обязана наследственности. Она музыкант, который не боится творческих экспериментов. Не боится быть собой, творить и создавать что-то новое. И при этом остается очень искренним и открытым человеком.

– Жамиля, Вы родились в семье, которая подарила миру очень много талантливых и известных музыкантов. Скажите, как у Вас складываются отношения с родными? Между Вами есть какой-то дух соперничества?

– Хоть мы все и занимаемся музыкой, мы все разные. Ермек Серкебаев – великий оперный певец. Мурат Серкебаев  – дирижер концертного оркестра акима Алматы. Алмас Серкебаев – казахстанский композитор. Сейчас он живет в Америке, но основное его творчество посвящено казахской музыке и культуре. И основной его расцвет приходится именно на казахстанский период. А потом уже мы – следующее поколение – я и Байгали. Мы не конкурируем. Вроде мы и музыканты, но сферы деятельности у нас совершенно разные. 

Единственное, что я могу сказать, – мы друг другу не помогаем. Но это не конкуренция, а скорее европейский стиль казахской семьи. Мы любим друг друга, ходим друг к другу в гости, дарим подарки, общаемся, радуемся друг за друга, но при этом каждый идет своей дорогой. Никогда не было такого, чтобы дядя мне в чем-то помогал. Хотя раньше ходило очень много слухов, что своей популярностью я обязана его помощи. Я, может быть, и хотела, чтобы он помогал, но такого никогда не было.

Единственное, в чем заключается наша помощь друг другу, в частности моего отца мне, – так это в том, что он отдал меня в музыку и поддерживал, пока я не закончила консерваторию. Я ему очень благодарна за это.

Дядя помогал своим присутствием. Я сейчас не о конкуренции, а о взаимоотношении в семье. Он помогал тем, что он жил, что он был вот таким. Знаете, это, как крыша дома. Он ничего не делал. Он просто был и оберегал нас. Когда он ушел, я, да и мы все, почувствовали, что ушла какая-то важная часть семьи, сила, которая нас хранила. 

– Тем не менее быть дочерью Мурата Серкебаева и племянницей Ермека Серкебаева – это, на мой взгляд, не так просто. Согласитесь, частенько достижения детей именитых родителей приписывают именно родителям, считая, что это они протолкнули свое чадо…

– Было и такое. Не в школе, а в консерватории. Бывало, что немного и «рубили». Я это почувствовала не на первом курсе, не на втором, а где-то на третьем, когда я уже окрепла. У меня в последних классах школы, а потом и в консерватории был замечательный педагог.  Я почувствовала свою силу. И когда я играла какие-то прослушивания, мне занижали оценки. Даже не из-за того, что я Серкебаева, а из-за того, что всегда есть некие подводные течения.

Кто-то когда-то с папой где-то пересекался. Кому-то дядя что-то сказал… Такое было. На первом и втором курсе я молчала, потому что происходил процесс впитывания информации, а на третьем курсе я начала расцветать, у меня появилась уверенность. Я понимала, что сыграла все хорошо, в рамках того, как этого требует программа. Для студента или школьника, который к чему-то стремится, каждый балл очень важен. Это конкуренция со своими сокурсниками, от которой появляется такая хорошая злость. Желание доказать. Так вот, когда начался этот процесс, я стала задаваться вопросом, почему сегодня мне поставили «четыре»? В прошлый раз было понятно – я что-то там не доиграла, где-то ошиблась. Но сегодня я сыграла хорошо!

С этим вопросом я шла к своему учителю, который был очень большим дипломатом. Не хотел ни с кем ссориться. Он пожимал плечами и говорил: «Не знаю»…

Да, были такие моменты… Тогда это для меня казалось очень важным. А сейчас вспоминаю – это такая мелочь! Самое главное – я научилась. Взяла то, что было нужно. У учителя, у папы, у всех, у кого можно было что-то взять.

– Одно время Вас сравнивали с Ванессой Мэй. Причем многие упорно обвиняли вас в подражательстве.  Так все-таки кто был первым: Жамиля Серкебаева или Ванесса Мэй? 

– Я думаю, что я. Хотите – верьте, хотите – нет. Знаете, говорят, идеи витают в воздухе. Возможно, идея выступать в таком стиле пришла мне и Ванессе одновременно. Но у нее раскрутка прошла быстрее. У меня никогда не было больших денег. Если бы были, то, возможно, я была бы первой. Еще во время учебы в консерватории я начала работать в оркестре у моего отца. Сначала концертмейстером. Потом начала солировать. Но мой первый выход на сцену был с биг-бэндом Богушевского. Тогда при радио и телевидении был Камерный оркестр отца и эстрадно-симфонический оркестр Эдуарда Богушевского. Мы занимались утром, они – днем. Между нами были хорошие отношения, и вот однажды мне предложили сыграть с биг-бендом не какие-то классические вещи, а что-то джазовое. Я согласилась. И это был мой первый большой выход на сцену. Тогда всех удивило, что скрипка играет джаз в составе эстрадно-симфонического оркестра. Оттуда и начался мой путь. Ванесса Мей появилась немного позже. Я уже играла рок, мы обрабатывали казахские пьесы. Но меня начали сравнивать с ней.

Сейчас уже не сравнивают, а раньше такие вопросы мне задавали часто. Я расстраивалась, не знала, что ответить. Иногда приходила домой и плакала. Ведь я действительно никого не копировала. Но потом я нашла ответ: разница между Ванессой Мей и мной – я играю казахскую музыку, а она нет. Я играю и классику, но основное мое лицо – это казахские народные песни и кюи, которые я играю в джазовых или рок- или поп-аранжировках. Это моя фишка.

– Как вы относитесь к критике?

– Критика – всегда неприятно. Но потом делаешь выводы. Все равно в голове крутится, что надо об этом задуматься. Вообще я думаю, критику никто не любит. Но как однажды сказал мой папа, всегда обращай внимание, кто тебя критикует. И кто тебя хвалит. Не обольщайся. Это ведь обратная сторона. Если тебя хвалит простой человек, не музыкант – это одно. А когда тебя хвалит профессионал,  это гораздо ценнее. А есть профессионалы, которым что-то не нравится, а кто-то банально завидует. У кого-то просто другой вкус. Кто-то играет только классику и не воспринимает мои эксперименты. Поэтому всегда надо понимать, что человеку, например, просто не нравится стиль, в котором я играю. Или человек сам не может так играть.  Привык к классическим канонам и будет критиковать все, что от этого отличается.

Если критика касается качества игры, то тут один ответ:  надо заниматься. Мы все живые люди и у каждого из нас бывают взлеты и падения. Я не всегда идеально играю. Иногда бывает удачное выступление, иногда – не очень.  И в этом нет ничего особенного. Хотя всегда надо стремиться к идеалу.

– Бывает такое, что публика в восторге, а вы чем-то недовольны?

– Очень часто. Бывает, что я не получаю удовлетворения от выступления. Не вынесла того, что должна была вынести. Все творческие люди, я думаю, больные в этом плане. Я грызу себя за любую ошибку.

– Даже если ее никто не заметил?

– Да.

– Получается, самый жесткий критик Жамили Серкебаевой – Жамиля Серкебаева?

– Однозначно. Если я вынесла из выступления все, что хотела, я довольна. Хотя и не считаю это поводом для гордости. А когда у меня не получилось.… Каждого профессионала учат тому, что даже если ты ошибся, нельзя останавливаться. Так что публика ошибку может и не заметить. Это профессионализм и это прокатывает. Я не говорю, что такое случается всегда, но иногда бывает. В конце концов я человек. Разумеется, я анализирую все свои ошибки. И если я понимаю, что  не дозанималась, то начинаю себя ругать, что вот тех двух часов вчера не хватило. И я начинаю себя грызть. Кто-то свои ошибки предпочитает замалчивать. Я начинаю их обсуждать. У меня не получилось, я ушла со сцены и начинаю этим делиться. Кто-то относится с пониманием, а кто-то использует мои откровения против меня. Тем не менее я не могу по-другому.

– Жамиля, а кто подбирает ваш репертуар? Вы сами?

– На данный момент да. Спасибо моей семье, моим учителям, тому времени, которое я училась в школе и консерватории за то, что они дали мне профессионализм, за то, что я знаю законы музыки, законы старорусской скрипичной школы. И сейчас я могу выбирать  делать то, что хочу. Не просто играть в оркестре – я это тоже люблю и могу, но и делать то, что мне нравится. Потому что у меня есть слушатели, которые ждут моих новых концертов, клипов. И уже я могу диктовать аранжировщикам и композиторам, что я хочу.  Могу выбирать, с каким оркестром и в каком составе я буду играть. Разумеется, я всегда прислушиваюсь к мнению профессионалов, которые подключаются к моему проекту. Например, аранжировщик может сказать, что так будет лучше, и я его послушаю. Но изначально направление выбираю я сама.

– Жамиля, чуть выше Вы сказали, что Алмас Серкебаев сейчас не живет в Казахстане. Причем отъезд талантливых артистов, музыкантов, писателей в последнее время стал тенденцией. Как Вы думаете, в чем причина?

– Вы и сами ее прекрасно знаете. Проблема в том, что культура у нас сейчас не на самом высоком уровне. Так же, как и финансирование культуры.  Мы сейчас говорим о культуре, но это есть и в других отраслях. Просто я говорю о том, что мне близко, – о музыкантах. Музыканту, который работает с утра до вечера, к примеру, в оркестре, чтобы прожить, надо искать какую-то подработку. В школе, еще в одном оркестре. Чтобы просто прожить. А ведь это человек с высшим образованием. Человек, потративший годы на обучение.  На скрипке просто так не сыграешь.  

У нас очень много самодеятельных певцов, которые нигде не учились, но вышли на сцену и поют. Я сейчас не про оперных певцов. Я про тех, кто в караоке хорошо пел, а потом решил выйти на сцену. И при этом они много зарабатывают. А человек, который потратил годы на обучение в консерватории, сидит в оркестре и получает 70 тыс. тенге.… И конечно, музыкантам обидно.

– Есть какой-то выход из этой ситуации?

– Этот вопрос надо задавать не мне. Не создают у нас необходимую атмосферу для развития культуры. А ведь культура – это очень важно для всего. Я регулярно просматриваю новости в соцсетях. Так вот, там мне попалось видео, выложенное одним известным человеком, не из нашей страны, в котором он говорит о том, что если вы хотите, чтобы в стране поднялся уровень бизнеса, экономики, медицины да и всех отраслей, то сначала надо поднять культуру. А ведь культура это не только музыка. Это живопись, это наука, это этикет, это этика общения, образование. Так вот, когда культура будет на должном уровне, вырастет и все остальное. Потому что люди вырастут. Люди начнут стремиться к чему-то новому. А если культуры нет, то не будет ничего. Отсутствие культуры это не отсутствие образования, это отсутствие цивилизации. 

А культура начинается с детства.  Это как всех учат чистить зубы по утрам. Помните, у нас в букваре было: что такое хорошо и что такое плохо? Это тоже культура. Как и книги и музыка. Я не говорю, что молодежь должна слушать исключительно классику. Мне, возможно, не всегда нравится музыка, которую слушает мой сын, но это его выбор и его право. Тем не менее в школе детей должны знакомить с классическим искусством. Сейчас этого нет. Не прививают у нас культуру. Не воспитывают зрителя.  

– Если говорить о финансировании, то у нас принято считать, что для того, чтобы творить творческий человек – художник, музыкант, писатель – должен быть беден. Иначе никакого творчества не получится…

– Это устаревшее мышление. В Европе оркестранты – не солисты – получают $3–5 тыс. И они ведь и играют лучше. Потому что им не надо бегать в поисках подработок и беспокоиться, чем кормить семью. И это очень сильно влияет на качество работы. Да что Европа – возьмем Россию. Мариинский оркестр. Да, они пашут. Но они и получают около $2 тыс. Плюс зарубежные поездки. И уровень музыкантов выше.

Я думаю, что если бы работа наших музыкантов оплачивалась так же, у них был бы стимул развиваться. Сейчас люди, которые оканчивают консерваторию, не хотят идти в оркестр. Многие вообще уходят работать в другую сферу. И не потому, что они плохие музыканты.  Хорошо, что вообще люди еще идут учиться в консерваторию.  

– Про Вас часто говорят, что Вы замужем за своей работой. Но ведь Жамиля Серкебаева – это не только известная скрипачка. Ваша жизнь вне сцены как-то влияет на Ваши выступления?

– Что бы у тебя ни было в жизни, ты должен выйти на сцену и отыграть концерт. Мой папа говорит,  если ты заболел и у тебя температура 40, а у тебя концерт, ты не можешь не прийти. Есть только одна причина неявки – если ты умер. Это достаточно жестко и, возможно, старомодно, но это так.

Так что вне зависимости от того, что творится у нас на душе, в жизни, в семье, в отношениях, выходя на сцену, мы оставляем это все за кулисами. Зритель не должен ощущать наши проблемы. Наша профессия – нести красоту, гармонию, добро. Люди приходят на концерт, чтобы забыть о своих проблемах, а не чтобы выслушивать о твоих.

У меня в жизни происходит все то же самое, что и в жизни каждого человека. Поэтому я не вижу смысла рассказывать о ней. Я просто не расскажу ничего нового. Мы все  – музыканты, актеры, художники – земные люди. И мы не отличаемся от других людей. Просто сцена – это своего рода пьедестал. Который возвышает артиста. И зрители думают, что у нас все по-другому. И это правильно. Это волшебство сцены. И оно нужно. Я считаю, что любое искусство должно быть красивым, эстетичным и недосягаемым. В театре, кино или опере иногда можно увидеть правду жизни. Это нужно. Это важно. Но, по большому счету, искусство должно быть сказкой. Бытовуху зритель и так видит ежедневно. А в театр он приходит именно за чудом. Кино, театр и музыка должны нести что-то очень красивое. Возможно, даже нереальное.  Что-то, о чем человек может мечтать. Это ведь надежда. Когда я в кино вижу грязь, убийство кровь… Это надо. Это осмысление, ирония. Но я хочу видеть что-то красивое.

Как-то меня пригласили в ГАТОБ им. Абая на спектакль «Игра в правду». Я надела красивое платье, пришла отдохнуть, настроилась на сказку,  а увидела…  грязные батареи.  Нет, это замечательный спектакль. Интересный. И актеры замечательные. Но я не получила удовлетворения. Сказки не было. Возможно, если бы он шел на сцене театра им. Лермонтова, ощущение было бы другим.

– Раз уж мы коснулись Вашей жизни за сценой, насколько я знаю, Ваш сын решил не продолжать семейные музыкальные традиции.

– Сын учится на юриста.  Тем не менее играет что-то на гитаре, пишет песни. Но тяга к музыке все равно есть. Что-то свое он все равно творит. Я не вмешиваюсь в этот процесс. Мы не настояли на том, чтобы сын учился музыке. Не стали давить так, как в свое время давили на меня.

– А на Вас давили?

– Какой нормальный ребенок захочет заниматься по несколько часов каждый день? Может, какой-то  и захочет, но его сложно назвать нормальным. Меня в свое время тоже заставляли заниматься. Сквозь слезы. Вообще если вы хотите, чтобы ваши дети были музыкантами, их придется заставлять, убеждать, наказывать, поощрять. А иначе ничего не получится. Если бы на меня в свое время не давили – спасибо папе, мы бы свами сейчас не разговаривали. Мы в этом плане были ленивыми.

– А если все же Ваш ребенок решит забросить юриспруденцию, создать свою группу и начать выступать?

– Ругаться буду. Я хочу, чтобы мой сын выбрал серьезную профессию.  Музыкант тоже серьезная профессия. Но я в силу воспитания считаю, что этому надо учиться с детства. С музыкальной школы. А мой сын уже упустил этот момент. Хотя…

– Жамиля, расскажите немного о своих планах на будущее.

– Перед Новым годом я буду участвовать в огромном количестве мероприятий.  В следующем году я планирую сольный концерт с биг-бендом Александра Блинкова. На нем я планирую сыграть каверы классическй музыки, обработки казахской музыки, какие-то авторские вещи и джаз.

Кроме того, в следующем году мы планируем вновь провести Әуен fest. Инициатива его проведения принадлежит моему отцу, а я выступаю в качестве организатора. Надеюсь, акимат нас поддержит и в этот раз. Основная мысль фестиваля – как звучит казахская музыка в камерном жанре, в исполнении классического оркестра. Но самое главное – наш фестиваль позволяет музыкантам из самых маленьких городов Казахстана приехать в Алматы и показать себя. Получить награду, поучаствовать в гала-концерте.