Национальная атомная компания «Казатомпром» в этом году объявила о сокращении производства на 20%. Почему компания приняла такое решение? Способна ли она производить весь спектр продукции для атомной энергетики? Об этом в интервью «Курсиву» рассказал председатель правления АО «НАК «Казатомпром» Галымжан Пирматов.
– Галымжан Олжаевич, расскажите, какие меры были приняты в «Казатомпроме» в связи с пандемией коронавируса?
– Как только у нас в стране был объявлен режим чрезвычайного положения, мы сделали все возможное для того, чтобы обезопасить наших сотрудников и местное население, проживающее в тех регионах, где компания осуществляет деятельность, от возможного возникновения вспышки инфекции. Социальное дистанцирование и меры дезинфекции были наиболее эффективными методами снижения риска заражения. Поэтому мы приняли решение минимизировать количество персонала на наших производственных площадках и перейти на работу в удаленном режиме в наших офисах.
С согласия работников мы продлили срок вахты до появления у нас возможности тестирования на коронавирус, чтобы не допустить появления вируса на наших рудниках. Весь персонал, кроме непосредственно задействованного на основном производстве, был отправлен в оплачиваемый отпуск или на простой. Мы постоянно мониторим состояние наших сотрудников. Перед тем как привезти людей на вахту, мы обзваниваем всех сотрудников, узнаем, как они себя чувствуют. Сначала работники попадают в карантинные зоны, где проходят тестирование, и только после получения отрицательного результата на коронавирус допускаются на вахту. Благодаря этому у нас не зарегистрировано ни одного случая распространения вируса ни в офисах, ни на производстве.
– Насколько ситуация с коронавирусом может повлиять на ваше производство в 2021 году?
– Некоторые сравнивают метод подземного скважинного выщелачивания с сельским хозяйством: сначала необходимо провести посевные работы и потом через какое-то время собирать урожай. Мы бурим скважины, по которым циркулирует специальный раствор для выщелачивания урана для последующей добычи. В среднем на то, чтобы начать извлечение урана, с момента строительства полигона требуется 4–8 месяцев. Для поддержания производства на стабильном уровне необходимо постоянно добавлять новые полигоны. Так вот, за время карантина мы приостановили бурение и сооружение новых скважин на четыре месяца (с апреля по июль) и сдвинули планы по вводу новых полигонов. На объем производства в первом полугодии пандемия не оказала особого влияния, но во втором полугодии мы увидим существенное снижение производства. Производя меньше, чем определено контрактами на недропользование, мы не проводили сокращение производственного персонала. В 2021 году производство урана мы планируем в том объеме, о котором объявляли ранее (на 20% ниже контрактных обязательств).
Влияние коронавируса на объем производства в 2021 году на данный момент не ожидается. Тут необходимо учитывать, будет ли вторая волна пандемии и каковы будут ее масштабы.
– Каковы ваши прогнозы по спросу на урановую продукцию?
– Прогнозы не изменились. Из-за пандемии во многих странах было существенное снижение потребления электроэнергии, особенно в апреле-мае. Отчасти это произошло из-за остановки производств, снижения потребления электроэнергии в офисах. Но атомная энергетика, обеспечивающая базовую нагрузку, – надежная, привлекательная по цене и экологически чистая, сохранила свои позиции.
Благодаря тому, что количество атомных реакторов в мире и объемы потребления каждого из них известны, есть видимость по поводу планов по вводу новых реакторов, спрос можно спрогнозировать.
В целом по прогнозу спроса сильных изменений нет – он растет. Больше вопросов на стороне глобального предложения урана. Многие производители еще до пандемии приняли решение о приостановке рудников, поскольку рынок перенасыщен. К тому же во время пандемии многие крупные производители принимали меры по защите здоровья своих сотрудников и приостанавливали производство. На этом фоне во втором квартале спотовая цена на уран поднялась с $24 до $34 за фунт. Поэтому, когда мы смотрим на глобальный спрос и предложение, на стороне спроса картина ясная – из года в год наблюдается рост, на стороне предложения возникает много вопросов и неопределенности.
– Какова сегодня роль МАГАТЭ на глобальном урановом рынке? Является ли оно своим ОПЕК в урановой отрасли?
– Это совершенно разные по своей сути организации. Роль МАГАТЭ заключается в продвижении мирного использования атома, его безопасного применения на благо человечества. В отличие от ОПЕК оно не занимается регулированием объемов предложения. У нас хорошие взаимоотношения с МАГАТЭ. Наши представители участвуют в рабочих группах. Под эгидой МАГАТЭ мы проводили в Казахстане тренинги по радиационной безопасности на урановом производстве и по особенностям подземного скважинного выщелачивания.
– Сегодня только CAMECO и «Казатомпром» являются публичными компаниями в урановой отрасли. Как вы оцениваете шансы выхода новых компаний на IPO?
– Это зависит от ожидания инвесторов по развитию ситуации на урановом рынке. Я не исключаю, что какие-то компании будут выходить на рынок, чтобы привлекать капитал для развития. Если инвесторы делают ставку на то, что цена на уран будет расти, то они имеют возможность купить физический уран или же приобрести акции того же CAMECO или «Казатомпрома», или вкладывать в первичное размещение новых компаний.
– Как вы оцениваете потенциал восстановления японской атомной энергетики после «Фукусимы»? Можно ли сказать, что она восстановилась?
– Наверное, сказать, что она восстановилась, нельзя. Когда в 2011 году случилась авария, вся международная атомная отрасль ожидала, что Япония восстановится гораздо быстрее. Но этого не произошло. До аварии на «Фукусиме» в Японии было 54 работающих атомных станций. После аварии в течение года они все остановились. Если, не вдаваясь в детали, постараться объяснить, как осуществляется регулирование в этой стране, то каждый реактор ежегодно останавливается на перезагрузку и обслуживание. Для его обратного включения требовалось два основных разрешения. Одно разрешение выдавало министерство, второе – местная префектура. До «Фукусимы» это был во многом налаженный технический процесс. После аварии регулятор разработал совершенно новые требования по безопасности, без соответствия которым реакторы уже не могли работать. Даже после того, как владельцы атомных реакторов инвестировали в улучшение системы безопасности своих реакторов и получили подтверждение регулятора о том, что они технически готовы для работы, не всегда получалось получить разрешение префектуры. На начало 2020 года в Японии их работало только девять.
Япония прошла очень долгий путь в развитии атомной энергетики и вложила в нее значительные инвестиции. Правительство Японии приняло долгосрочный ориентир на то, что атомная электроэнергия должна составить не меньше 20% от общего объема генерации электроэнергии в стране. Хотя до аварии на «Фукусиме» эта цифра была на уровне 30% с потенциалом роста.
– В прошлом году «Казатомпром» объявлял, что объемы производства в 2021 году будут сокращены на 20%. Недавно компания объявила о продлении сокращения производства на 20% и в 2022 году. С чем это связано?
– Принципиальное решение связано с нашим видением долгосрочной фундаментальной картины спроса и предложения. «Тайминг» же обусловлен процессом подготовки бюджета на следующий год, так как объемы бурения и строительства скважин в 2021 году зависят от объемов производства в 2022 году. При формировании бюджета на следующий год мы должны понимать, сколько будем производить в 2022 году.
Принципиально само решение продиктовано тем, что рынок перенасыщен.
– Повлияет ли сокращение производства на 20% на обязательства компании по поставкам своим клиентам? Какой объем уйдет с рынка в связи с сокращением производства и каков ожидаемый объем производства?
– Это никак не повлияет на наши обязательства по поставкам. Если у нас появятся покупатели, которые захотят купить еще больше урана, то мы можем увеличить объемы производства. В 2021–2022 годах производство будет примерно на одном уровне. Снижение объемов осуществляется по отношению к планам, предусмотренным в контрактах на недропользование. Допустим, вместо 27,5–28 тыс. т мы будем производить 22–22,5 тыс. т (на 100%-ной основе). Это, по сути, те объемы, которые мы производим в последние годы.
– Существует ли в компании технологическая цепочка обогащения либо осуществляется только экспорт руды? Планирует ли компания развивать производственную цепочку до конечного цикла производства?
– Наша основная цель заключается в том, чтобы «Казатомпром» был партнером номер один в атомной отрасли. Компания способна предложить своим потребителям продукцию различной добавочной стоимости в виде сырья, порошков, таблетки или топливной сборки. У нас имеется технология по аффинажу урана, которую мы планируем реализовать на УМЗ. Эта технология нам нравится с точки зрения охраны окружающей среды, так как она позволяет не генерировать жидкие радиоактивные отходы. Также у нас есть технология по конверсии урана. Но пока мы ее не используем, потому что на рынке конверсии наблюдается существенный избыток мощностей. Если покупатель хочет приобрести низкообогащенный уран, то мы можем и это сделать с помощью нашего совместного предприятия АО «ЦОУ». И наконец, мы строим в Усть-Каменогорске завод по производству топливных сборок, которые будем поставлять в Китай.
«Казатомпром» старается находить новые рынки, страны для поставки своего товара. В прошлом году мы впервые осуществили поставку низкообогащенного урана. Не всегда тот или иной продукт производится на наших собственных мощностях. Но с коммерческой точки зрения это и необязательно.
– Какова стратегия компании на ближайшее будущее?
– В начале 2018 года компания утвердила стратегию развития на ближайшие 10 лет. Можно сказать, что изменилась вся философия «Казатомпрома». Мы перестали ориентироваться на наращивание объемов производства. Теперь компания ориентируется на спрос и предложение, производя столько, сколько нужно рынку, и таким образом создавая долгосрочную стоимость для своих стейкхолдеров.
Наша стратегия основана на трех ключевых вещах. Во-первых, фокус на своем основном виде деятельности и цепочке добавленной стоимости, во-вторых, долгосрочная устойчивость своей деятельности, в-третьих, создание стоимости для всех заинтересованных сторон, включая сотрудников, акционеров, и для нашей страны в целом.
Если мы хотим следующие 30–50 лет успешно производить уран, сохранять первое место на этом рынке, наша деятельность должна быть устойчивой. Мы должны заручиться поддержкой общества, местного населения и акционеров. Мы должны увеличивать стоимость компании не в краткосрочной, а в долгосрочной перспективе, фокусироваться на основном виде деятельности, на производстве урана и на всей цепочке добавленной стоимости. Компания уделяет большое внимание охране окружающей среды, безопасности наших работников, поддержке местного населения. Все наши решения принимаются с учетом необходимости создания долгосрочной стоимости для заинтересованных сторон.
