Северная Корея — страна победившего сталинизма. Действительно, в Северной Корее было создано и на протяжении нескольких десятилетий функционировало общество, в котором контроль государства над экономикой, культурой и повседневной жизнью граждан был доведен до уровня, почти не имеющего параллелей в истории. Впрочем, это общество оказалось недолговечным. Просуществовав лишь 30–35 лет, оно стало разваливаться.
Этот текст — один из серии публикаций о феномене Северной Кореи от известный востоковеда Андрея Ланькова. Весь цикл читайте на qalam.global.
Говоря о Северной Корее, можно задаться вопросом, почему северокорейская элита не пошла на серьезные реформы, прежде всего открытие страны и ее экономики. В конце концов, перед глазами у северокорейских руководителей находился пример Китая — страны, которая в конце 1970-х годов была в крайне бедственном положении. Оно не слишком отличалось от того положения, в котором в 1990-е годы оказалась Северная Корея. Тем не менее Китай провел рыночные реформы, фактически создал капиталистическую экономику и совершил стремительный экономический рывок. Но при этом сохранил старую авторитарную политическую систему, построенную вокруг доминирования коммунистической партии. Казалось бы, пример Китая, равно как и Вьетнама, проделавшего тот же путь, является однозначно притягательным.
Да и опыт распада советской системы показал, что наибольшие выгоды парадоксальным образом получили выходцы из номенклатурных слоев, то есть партийно-хозяйственной элиты. К тому моменту, когда СССР и социалистические страны Восточной Европы оказались ввергнуты в тяжелейший экономический и политический кризис, именно у этих людей (и, в общем, только у них) были образование, опыт, связи — и главное: контроль над государственной собственностью. Почти монопольный доступ к этим важнейшим социальным, политическим и материальным ресурсам позволил бывший номенклатуре в ходе приватизации превратиться из пресловутых «партократов» в бизнесменов и демократических «патриотических» политиков.
Разделенная страна
На первый взгляд, можно только удивляться, что северокорейское руководство не захотело пойти по пути реформ и открытости.
Однако действия северокорейских правителей определялись абсолютно рациональными соображениями. Корея остается разделенной страной. Южная Корея не только превосходит Северную примерно в два раза по численности населения, но и обладает несравнимо более высоким уровнем жизни. Юг превосходит Север по уровню ВВП примерно в 50 раз. По уровню доходов на душу населения — в 25 раз.
Реформы в Китае были возможны потому, что никакого Южного Китая не существовало. Разумеется, есть остров Тайвань, но он представляет собой маленькое островное государство. В случае с Северной Кореей реформы и открытость по китайскому образцу неизбежно привели бы к тому, что в Северную Корею стали бы проникать сведения о южнокорейском процветании. Разумеется, в Китай тоже проникали — и проникают — сведения о процветании других государств. Однако для китайского населения экономические успехи Японии, США или Германии ни в коей мере не являются основанием, чтобы невзлюбить существующий в Китае режим. Всем в Китае понятно, что Япония и Германия являются иностранными государствами с другими природными условиями, другой историей, другой культурой. В случае с Северной Кореей дела будут обстоять совершенно иначе. Распространение в стране информации о невероятном южнокорейском процветании неизбежно приведет к тому, что северокорейское население будет задаваться двумя вопросами. Первый из них очевиден: кто виноват в бедственном положении Северной Кореи, которая до прихода к власти семьи Ким по своим экономическим показателям превосходила Южную Корею? Второй вопрос: что необходимо сделать для того, чтобы ликвидировать существующее различие и в максимально короткие сроки достичь такого же образа жизни, который существует в Южной Корее?
Ответы на оба вопроса кажутся вполне очевидными. С точки зрения большинства населения, ответственность за растянувшуюся на несколько десятилетий катастрофу будет лежать на северокорейском руководстве вообще и на семье Ким в частности. Решением же проблемы может стать объединение Северной и Южной Кореи по германскому образцу — то есть, называя вещи своими именами, поглощение бедного Севера богатым Югом при полном удалении нынешней северокорейской элиты от власти. Понятно, что такой вариант не может нравиться северокорейской элите. Заметим, кстати, что если этот вариант и будет осуществлен в ближайшем будущем (что маловероятно), его результаты могут не понравиться и простому народу. Конечно, объединение с Югом под контролем Сеула приведет к существенному повышению уровня жизни в Северной Корее. Но при этом разрыв сохранится на несколько десятилетий, а северокорейцы в объединенном государстве неизбежно станут людьми второго сорта. Впрочем, пока они об этом не догадываются.
Иначе говоря, в условиях разделенной страны, каковой является Корея, «политика реформ и открытости» в китайском стиле неизбежно приведет к распространению в Северной Корее исключительно опасных и, по сути своей, подрывных знаний о южнокорейском процветании. Это распространение может спровоцировать крах режима и объединение страны под южнокорейским контролем с последующим отстранением от власти всей северокорейской элиты. Более того, при таком повороте событий существует вероятность, что северокорейская элита превратится в козлов отпущения и многие из ее заметных представителей будут привлечены к ответственности за реальную или мнимую роль в тех многочисленных «нарушениях прав человека» (если пользоваться несколько казенной формулировкой), которые имели место в Северной Корее в период правления семьи Ким.
Наконец, по большому счету северокорейской политической элите просто некуда бежать. На протяжении долгого времени северокорейская элита делала все возможное для того, чтобы построить максимально самостоятельное и максимально национально ориентированное государство. Отчасти эта задача была решена, пусть и дорогой ценой. Эту цену, впрочем, заплатили не столько представители элиты, сколько представители народа. Перефразируя известное высказывание Рузвельта о Сомосе, северокорейские руководители никогда не были чьими бы то ни было «сукиными сынами». А это означает, что их никто не примет, а если и примет, то выдаст при первой возможности, как только это станет выгодно. Соответственно, северокорейское руководство чувствует себя как экипаж подводной лодки. Может быть, не все они довольны тем, что делает в этой лодке ее командир, однако все понимают: спастись поодиночке невозможно и любые серьезные разногласия могут иметь катастрофические последствия для всех членов элиты без исключения.
Исходя из этого, вполне понятно упорное нежелание северокорейского руководства открывать страну, его стремление держать границы максимально закрытыми, оберегая население от доступа к любой информации о жизни за пределами северокорейских границ. В этой осторожности нет ничего параноидального, наоборот — она вполне рациональна.
Приказано выжить
Исходя из этого, вполне понятно упорное нежелание северокорейского руководства открывать страну, его стремление держать границы максимально закрытыми, оберегая население от доступа к любой информации о жизни за пределами северокорейских границ. В этой осторожности нет ничего параноидального, наоборот — она вполне рациональна.
Итак, самой важной задачей, которую ставит перед собой северокорейское руководство, является политическое выживание. Оно, как вполне справедливо думают в Пхеньяне, является синонимом выживания физического. С какими основными угрозами сталкивается северокорейское руководство и как оно пытается эти угрозы нейтрализовать?
Современные исследования авторитарных режимов показывают, что подавляющее большинство таких режимов имеют дело с тремя видами угроз: во-первых, угроза элитного заговора или переворота, во-вторых, угроза народного восстания, в-третьих, угроза внешнего вторжения. Вопреки штампам, которые с равной энергией насаждали и советский кинематограф, и Голливуд, диктатуры (или, выражаясь вежливее и точнее, «авторитарные режимы») редко становятся жертвами народных выступлений. Самой вероятной причиной падения такого режима является заговор и переворот, реже встречается случай, когда режим оказывается свергнут в результате внешнего вторжения, а вот ситуация успешного народного восстания является относительной редкостью.
Пожалуй, имеет смысл поговорить о всех трех возможных источниках опасности и о том, какие меры предпринимают в Пхеньяне для того, чтобы справиться со всеми тремя перечисленными выше потенциальными вызовами.
Внешняя угроза и ядерное оружие
Северная Корея начала работу над ядерным оружием еще в 1960-е гг. Советский Союз относился к ядерным амбициям Северной Кореи крайне настороженно и делал все возможное для того, чтобы взять северокорейскую ядерную программу под контроль. В частности, на протяжении долгого времени, в соответствии с существующими советско-северокорейскими соглашениями, все топливные стержни, которые использовались в северокорейском ядерном реакторе (его построили в 1965 году при советской технической помощи), отправлялись для переработки в СССР. Это лишало северокорейцев возможности извлекать из отработанных стержней плутоний, который является одним из возможных компонентов ядерного заряда.
Северокорейская ядерная программа существенно ускорилась в 1970-е годы — во многом под влиянием ядерной программы, которая тогда осуществлялась в Южной Корее. Действительно, как ни парадоксально, но гонку ядерных вооружений на Корейском полуострове когда-то начал не Север, а Юг. В начале 1970-х гг. в США под влиянием поражения во Вьетнаме стали всерьез обсуждать возможный вывод американских войск из Кореи. Столкнувшись с этой угрозой, южнокорейское руководство решило подстраховаться и начало интенсивно работать над созданием собственного ядерного оружия. Эти планы вскоре стали известны в США, и под американским давлением Южная Корея была вынуждена отказаться от них. Судя по всему, узнали о южнокорейских ядерных амбициях и в Пхеньяне, где, наоборот, сведения о ядерной программе Сеула подстегнули работу над созданием собственного ядерного оружия.
Едва ли имеет смысл рассказывать о всех перипетиях работы северокорейских ядерщиков. Важно отметить, что в 1994 году, когда США, Южная Корея и ряд других стран получили информацию о том, что в Северной Корее то ли уже изготовлен, то ли в ближайшее время будет изготовлен первый ядерный заряд, было заключено так называемое Женевское рамочное соглашение. В соответствии с этим документом северокорейская сторона соглашалась поставить под международный контроль (точнее, под контроль МАГАТЭ) все известные на тот момент ядерные объекты на своей территории. В обмен на это Северная Корея получила щедрую помощь в виде поставок бесплатного жидкого топлива. Кроме этого, специально созданный под эту задачу международной консорциум KEDO, который финансировался в первую очередь США, Японией и Южной Кореей, должен был построить на территории КНДР два энергоблока АЭС, которые бы использовали реакторы на легкой воде. В силу особенностей своей конструкции такие реакторы малопригодны для производства оружейного плутония в больших количествах.
Соглашение это продержалось до 2002 года, когда оно было разорвано США. Американцы получили сведения о том, что в Северной Корее продолжает осуществляться секретная урановая программа, направленная на создание ядерного оружия на базе урана. Изначально северокорейская сторона отрицала эти обвинения, но со временем не только признала их обоснованность, но и показала иностранным специалистам центры по изготовлению высокообогащенного урана для последующего использования в ядерных зарядах.
Вскоре после разрыва Женевского соглашения, в 2006 году, в Северной Корее был проведен первый ядерный взрыв. За первым взрывом последовала целая серия испытаний. Северокорейские ученые и специалисты продемонстрировали, что им удалось создать и ядерные заряды на основе плутония, и ядерные заряды на основе высокообогащенного урана, и, главное, термоядерные заряды.
Параллельно в Северной Корее велись работы над средствами доставки ядерного оружия. Наибольшего успеха в этой области удалось добиться уже во время правления Ким Чен Ына, который возглавил северокорейское государство в декабре 2011 года. В 2017 году Северная Корея провела успешные запуски своих первых межконтинентальных баллистических ракет (МБР), теоретически способных поражать цели на всей континентальной территории США. Кроме этого, усилиями северокорейского ВПК в распоряжении северокорейских военных постепенно оказался впечатляющий арсенал средств доставки ядерного оружия, включающий и ракетные железнодорожные комплексы, и крылатые ракеты большой дальности, и подводные лодки, вооруженные баллистическими ракетами, и даже такой экзотический вид оружия, как подводные дроны с ядерными зарядами на борту.
Ответ на вопрос о том, зачем Северная Корея разработала этот ядерный арсенал, кажется очевидным. Опыт последних десятилетий полностью подтвердил то, во что в северокорейском руководстве и так всегда свято верили: никакие обещания великих держав, никакие международные договоры не могут восприниматься совсем всерьез. Страна, которая испортила отношения с несколькими ключевыми мировыми игроками, может находиться в относительной безопасности только обладая собственным ядерным потенциалом сдерживания. На Северную Корею большое влияние оказал пример Ирака, в котором в свое время предпринимались попытки по созданию ядерного оружия. Эти попытки были сорваны в результате атаки израильских ВВС на иракский исследовательский центр в 1981 году. Впоследствии Ирак, так и не сумевший создать ядерное оружие, стал объектом вторжения со стороны США. Существовавшее там правительство было свергнуто, а его лидер Саддам Хусейн схвачен и казнен. Немалое впечатление на Северную Корею произвели и события в Украине. Как известно, Украина отказалась от собственного ядерного оружия на условиях Будапештского меморандума, который гарантировал, в частности, неизменность ее границ. Последствия хорошо известны всем.
Однако наиболее серьезным уроком для Северной Кореи стала Ливия. В Ливии, как известно, Каддафи принял условия, очень похожие на те, которые в последние два десятилетия Вашингтон регулярно предлагает Пхеньяну. Каддафи согласился отказаться от своей программы по разработке ядерного оружия (на тот момент, надо признать, далекой от завершения) и сдал все оборудование, которое использовалось в этой программе. В обмен он получил снятие санкций и ряд экономических уступок.
Первое время это соглашение работало. Однако в 2011 году в Ливии начались массовые антиправительственные выступления. Хотя большая часть населения страны выступала против режима Каддафи, у него были и свои сторонники. Кроме того, на стороне Каддафи выступала значительная часть ливийской армии, которая была вооружена современным тяжелым оружием. Используя превосходство в воздухе и опираясь на верные воинские части, Каддафи имел неплохие шансы на то, чтобы со временем подавить восстание. Однако эти планы не сбылись в результате вмешательства западных держав, которые ввели на территории Ливии «бесполетные зоны». Это сделало невозможным для сторонников правительства использование собственного полного превосходства в воздухе и предрешило их неудачу в последующей кампании. Для северокорейского руководства события в Ливии стали наглядным уроком, который еще раз показал: единственный способ защитить себя и от атаки извне, и от иностранного вмешательства во внутренний кризис — это создание ядерного оружия.
На протяжении почти двух десятилетий, которые прошли после первых северокорейских ядерных испытаний 2006 года, неоднократно проводились и дипломатические переговоры по ядерному вопросу. В ходе этих переговоров в качестве партнеров Северной Кореи обычно выступали США и Южная Корея, но имели место и попытки организации многосторонних переговоров. Самыми известными из них были так называемые «шестисторонние переговоры» при участии Северной и Южной Кореи, Китая, Японии, США и России. Целью этих переговоров формально считалось «полное, необратимое и поддающееся проверке ядерное разоружение» Северной Кореи.
Однако эти декларации не следовало воспринимать всерьез. Отказ от ядерного оружия для Северной Кореи абсолютно неприемлем. Переговоры время от времени используются северокорейской стороной либо как способ выиграть время (именно так их использовали в первые годы правления Дональда Трампа), либо как способ получить какие-то полезные экономические уступки. Как уже говорилось, северокорейское руководство считает, что именно наличие собственного ядерного оружия является единственной надежной гарантией безопасности страны и режима. Как известно, «плохо в деревне без нагана, если у соседа пулемет».
Угроза бунта
Второй потенциальной угрозой режиму является угроза народного восстания. В специфических условиях Северной Кореи эта угроза заметно усиливается тем обстоятельством, что у Северной Кореи есть ее вторая половина, ее двойник — Корея Южная, уровень жизни в которой несравнимо выше, чем в Северной. Поэтому важнейшим условием для сохранения в Северной Корее политической стабильности является поддержание режима информационной самоизоляции, над которым северокорейские власти стали работать еще в 1960-е годы. Любопытно, что изначально этот режим был направлен не столько против Южной Кореи, которая в тот момент не была особо привлекательна для рядового северокорейца, сколько против Советского Союза и его «ревизионистской» идеологии. Именно она в тот момент казалась многим северокорейцам симпатичной. Впрочем, с течением времени цели режима самоизоляции были пересмотрены и главной его задачей стала изоляция страны именно от южнокорейского влияния.
Северная Корея является страной чрезвычайно изолированной. Достаточно напомнить, что с конца 1960-х годов в Северной Корее уголовно наказуемым деянием является владение приемником со свободной настройкой, то есть приемником, который можно использовать для прослушивания передач иностранного вещания. Любая иностранная литература нетехнического содержания направляется в спецхран, где для доступа к ней необходимо специальное разрешение спецслужб. Исключения в этом смысле не делалось даже для изданий из Китая и СССР, равно как для публикаций других социалистических стран.
Выезд северокорейцев за границу в частном порядке долгое время был запрещен. Впрочем, в 1982–1984 гг., после почти двадцатилетнего перерыва, граждане КНДР получили право выезжать за границу к своим родственникам в Китай. Возможности для таких выездов существенно расширились в начале 2000-х годов, притом что граница с Китаем практически не охранялась до начала 2010-х гг.
С приходом к власти Ким Чен Ына в 2011 году северокорейское правительство стало принимать активные меры, направленные на максимальное усиление контроля за границей. Под северокорейским давлением китайские власти согласились на проведение работ по полноценному укреплению своей стороны границы. К 2013 году Китай установил заграждения на всем ее протяжении. Оборудованы были также камеры видеонаблюдения, существенно усилено патрулирование, ужесточен контроль за въездом в приграничную зону. Со своей стороны северокорейцы на протяжении 2011–2022 гг. тоже провели масштабные работы по инженерному оборудованию границы, общая протяженность которой достигает 1400 км. В 2011–2022 гг. на всем протяжении границы были возведены две линии проволочных заграждений, между которыми, как правило, находится контрольно-следовая полоса. Кроме этого, и на северокорейской стороне границы были также установлены многочисленные датчики движения и камеры наблюдения, которые до этого имелись только у китайских пограничников. Результатом этих усилий стало практическое прекращение движения через границу (речь идет как о движении нелегальных трудовых мигрантов, так и о действиях контрабандистов).
Вообще говоря, Ким Чен Ын, сменивший своего отца Ким Чен Ира на посту высшего руководителя страны в 2011 году, уделяет огромное внимание вопросам обеспечения изоляции страны — возможно, именно потому, что сам провел юность за границей и хорошо представляет, насколько опасным для сохранения стабильности в стране может являться распространение нецензурированной информации о внешнем мире вообще (и о Южной Корее — в особенности). В частности, в период его правления был резко ужесточен контроль за компьютерами. Для такой бедной страны, как Северная Корея, существует необычно большое количество компьютеров, находящихся в частном пользовании — в основном б/у компьютеров, ввезенных из Китая. В соответствии с действующими инструкциями на северокорейских компьютерах должен стоять специально обработанный под обеспечение задач информационной безопасности вариант операционной системы Линукс. Этот вариант не позволяет, в частности, открывать файлы, на которых нет специальной «электронной подписи». А ее могут поставить только государственные органы. Иначе говоря, компьютер, оборудованный такой системой, невозможно использовать для обмена информацией с помощью USB или иных внешних носителей. Разумеется, все компьютеры в стране подлежат регистрации, и время от времени полиция проводит проверки этих компьютеров.
Другой частью контроля над населением является комплекс мероприятий, направленных на жесткое подавление горизонтальных социальных связей. Любые организации в Северной Корее могут создаваться, только если они входят в официальные структуры и этими официальными структурами контролируются. Одновременно проводится политика нулевой терпимости по отношению к любым формам антиправительственных настроений. Впрочем, критика чиновников среднего и низшего звена допустима — но только в тех случаях, когда она явно не носит политического характера. В частности, в Северной Корее после 2000 г. временами происходили выступления мелких предпринимателей, которые протестовали против тех или иных решений местных властей, нарушающих их интересы. И зачастую северокорейские власти реагировали на эти выступления достаточно спокойно, порой соглашаясь с требованиями их участников и даже делая необходимые уступки.
У северокорейской системы лагерей для политзаключенных есть одна особенность, которая позволяет достаточно точно оценивать количество людей, которые оказались в тюрьме по политическим причинам. В отличие, скажем, от Советского Союза, в КНДР система лагерей для политзаключенных существует отдельно от системы обычных лагерей для уголовных преступников. На основании анализа спутниковых снимков можно примерно определить количество политзаключенных. Это число, судя по всему, достигло максимума (около 200 тыс. человек) в последние годы правления Ким Ир Сена. С тех пор оно существенно снизилось, так что в настоящий момент количество политзаключенных в Северной Корее оценивается примерно в 80 тыс. человек. Налицо значительное снижение этого показателя, но тем не менее доля политзаключенных в населении КНДР существенно выше, чем в любой другой стране современного мира. Учитывая это обстоятельство, можно понять, почему северокорейцы склонны быть крайне осторожными в своих действиях и высказываниях. Вдобавок немалую роль играет описанная раньше система «организационной жизни», а также система взаимного контроля, которая осуществляется через народные группы инминбан.
Угроза заговора
Третьей угрозой для авторитарных режимов является угроза элитного заговора или военного переворота. Эта угроза в Северной Корее выражена, пожалуй, меньше, чем во многих других странах. Северокорейская элита отлично понимает, что любой внутренний конфликт, любые внутренние разногласия могут привести к нестабильности, которая, в свою очередь, может спровоцировать распад северокорейской государственности и поглощение Севера Югом. При таком повороте событий печальная судьба ждет всех, включая даже сторонников тех группировок, которые в ходе заговора или переворота могут на первых порах прийти к власти. Иначе говоря, северокорейская элита находится в одной лодке, понимает это и старается эту лодку по возможности не раскачивать.
Тем не менее первые годы правления Ким Чен Ына были отмечены рядом мероприятий, которые явно были направлены на то, чтобы снизить угрозу элитного заговора или государственного переворота. На начальном этапе Ким Чен Ын провел серию репрессивных кампаний против высокопоставленных сотрудников силовых ведомств — как военных, так и руководителей системы государственной безопасности. Значительная часть ключевых фигур из числа силовиков тогда исчезла бесследно.
В позднейших публикациях были удалены не только упоминания их имен, но и их изображения с групповых фотографий. В этом отношении Северная Корея следует советским образцам: изображение репрессированного человека по возможности удаляется со всех фотографий. Кроме того, для первых лет правления Ким Чен Ына была характерна исключительно частая смена лиц, занимающих ключевые посты в системе силовых органов. В правление его отца и деда средняя продолжительность пребывания на посту для министра обороны составляла примерно 10 лет, а при Ким Чен Ыне в период 2011–2021 гг. этот срок сократился до 11 месяцев.
Снятие с поста далеко не всегда сопровождалось репрессиями. Однако главная цель подобного искусственно создаваемого хаоса вполне очевидна: Ким Чен Ын и его советники не хотели допустить того, чтобы влиятельный генерал, придя на то или иное место, обрастал там излишне тесными связями и мог сформировать группировку своих собственных сторонников, которая впоследствии могла стать основой заговора или переворота. Впрочем, надо отметить, что после 2015–2016 годов ситуация среди силовиков стала намного спокойнее. Судя по всему, с этого момента Ким Чен Ын по каким-то причинам стал меньше беспокоиться об угрозе заговора.
Неожиданный подарок геополитики
Дополнительным фактором стабильности, который начал действовать после 2019–2020 гг., является позиция Китая. В условиях затяжного противостояния с США Китай заинтересован в том, чтобы сохранять статус-кво на территории Корейского полуострова. Исторически руководство Китая относилось к Северной Корее неоднозначно. С одной стороны, в Пекине понимали, что Северная Корея является важной буферной зоной, которая объективно, уже самим фактом своего существования, защищает крупные китайские промышленные центры в Маньчжурии. С другой стороны, Китай часто бывал раздражен теми или иными действиями Северной Кореи — и не в последнюю очередь ядерными амбициями Пхеньяна.
Однако с началом американо-китайского конфликта все былые сомнения отошли на задний план: в условиях, когда в южной части Корейского полуострова располагаются американские войска, а Южная Корея, равно как и Япония, становятся все более близкими союзниками США, для Китая ценность Северной Кореи как стратегического буфера чрезвычайно возросла. Поэтому около 2019 года руководство КНР приняло важное стратегическое решение и начало предоставлять Северной Корее регулярную экономическую помощь — причем эта помощь практически не обставляется никакими дополнительными политическими условиями. В первую очередь речь идет о поставках жидкого топлива, продовольствия и минеральных удобрений. Товары эти поставляются в количествах, которых не хватит для того, чтобы обеспечить заметный экономический рост. Но их вполне достаточно для того, чтобы обеспечить выживание КНДР и ее населения — что, собственно, и является главной стратегической задачей Китая.
Отказ от реформ
В этих условиях северокорейское руководство неожиданно для себя получило прочный тыл. Оно стало отказываться от тех амбициозных планов экономических реформ, которые с немалым успехом проводились в 2012–2018 годах, то есть в первые годы правления Ким Чен Ына.
Реформы эти были ориентированы в первую очередь на поощрение рыночных отношений в северокорейской экономике и во многом напоминали те реформы, которые проводились в Китае в 1980-е гг. Собственно говоря, в большинстве случаев северокорейцы прямо копировали соответствующий китайский опыт, хотя, разумеется, в этом открыто не признавались. Реформы эти поначалу привели к существенному улучшению экономической ситуации в стране, однако они также являлись опасными с политической точки зрения. Дело в том, что такие реформы неизбежно вели к усилению новой буржуазии и рыночных сил, контролировать которые в долгосрочной перспективе может оказаться более чем непросто.
В этой связи в новых условиях, сложившихся после 2019 года и начала американо-китайского конфликта, опираясь на практически гарантированную в обозримом будущем китайскую поддержку, правительство Ким Чен Ына приняло решение по возможности свернуть рыночные реформы и попытаться ограничить влияние частного сектора в экономике. Учитывая, какую огромную роль частный сектор стал играть после 2000 года в экономике КНДР, есть основание сомневаться в том, что подобные планы увенчаются успехом. Скорее всего, значительная часть северокорейской экономики останется фактически частной, пусть и замаскированной под государственную через систему фиктивной регистрации частных предприятий. Однако несколько шагов назад северокорейскому правительству сделать все-таки удастся. Этот поворот в политике был вызван в первую очередь соображениями внутриполитической безопасности, а не соображениями экономической целесообразности. Как мы уже говорили, с точки зрения северокорейского руководства вопросы безопасности являются первостепенными — куда более значительными, чем вопросы экономического развития.
Это обстоятельство является определяющим для понимания всей логики действий северокорейского режима. Время от времени предпринимаемые иностранными государствами попытки «соблазнить» северокорейский режим блестящими экономическими перспективами всегда кончались неудачей — и, как можно предположить, такие попытки в принципе обречены на провал. Связано это не с тем, что северокорейское руководство не хочет экономического развития. Напротив, все люди, что управляют КНДР, в принципе хотели бы, чтобы население страны жило зажиточно. Однако вопросы сохранения политической стабильности и тесно связанные с ними вопросы сохранения северокорейской государственности имеют для этих людей куда большее значение, чем борьба за несколько дополнительных процентов роста ВВП. Северокорейская элита понимает, что, в отличие от элиты бывшего СССР и Восточной Европы, она не может получить серьезные экономические и политические преимущества, отказавшись от социализма. По большому счету эта элита, скорее всего, не имеет иллюзий относительно эффективности государственного социализма советского образца. Однако выхода у нее нет. Система государственного социализма дает дополнительные возможности контроля над обществом и увеличивает шансы на сохранение стабильности. В конце концов, мертвец не может быть богачом.
Когда мы говорим о северокорейской элите, мы говорим о достаточно большом количестве людей — не о сотнях и даже не о тысячах, а, вероятнее всего, о сотнях тысяч. В категорию элиты в данном случае попадают офицеры армии и, особенно, спецслужб, партийные чиновники всех мастей и даже многочисленные преподаватели философии Чучхе и революционной истории Великого Вождя, не говоря уж об администраторах и главных инженерах заводов, на которых по-прежнему работает советское оборудование семидесятилетней давности. Эти люди в случае падения режима едва ли найдут себе место в той системе, которая придет ему на смену. Однако вполне понятно, что все эти люди хотят выжить и сохранить нынешний режим, существование которого является залогом их коллективного выживания. Скорее всего, в силу описанных выше факторов им в обозримом будущем действительно удастся сохранить власть в стране. Нравится это или не нравится внешним наблюдателям — вопрос отдельный (и куда более сложный, чем может показаться на первый взгляд), но от внешних наблюдателей в любом случае тут зависит немногое.
