Новое средневековье: точно ли капитализм превратился в феодализм?
Янис Варуфакис – профессор экономики, политик, бывший министр финансов Греции, член левого правительства, один из немногих финансистов-реформаторов, который за свои действия поплатился сломанным носом. Прошлой весной в анархическом афинском районе Экзархия его избили за участие в подписании долговых соглашений Греции с международными кредиторами, притом что позиция его по данному вопросу состояла скорее в обратном.
Его новую книгу «Техно-феодализм: что убило капитализм» (русский перевод готовится к выходу в этом году) саму по себе можно сравнить с довольно звонким ударом по современному состоянию дел в мировой экономике. Варуфакису вообще не привыкать к глобальным баталиям – например, его мемуары «Aduts in the room» (2017) были направлены против властей всего Евросоюза.
Согласно Варуфакису, то, что мы привыкли по инерции считать капитализмом, таковым более не является. Мы все глубже погружаемся в страдающее средневековье. Варуфакис называет текущий экономический строй технофеодализмом, где вместо прибыли – рента, а вместо производительного труда – рабство. Автор полагает, что техноплатформы, вроде Amazon и Google (он называет их клаудалистами), нельзя рассматривать только как доминирующих поставщиков товаров и услуг. Их бизнес имеет внешние признаки рынка, но по сути это настоящие цифровые вотчины, принадлежащие тому или иному человеку, который вместо земли распределяет места на облаке и получает с этого ренту. В этой неофеодальной по своим признакам системе Amazon, Tencent, Alibaba, Facebook, Apple, Google и другие техногиганты становятся новым правящим классом, а все остальные компании и производства, не имеющие прямого доступа к облаку, автоматически превращаются в вассалов.
Есть некая сокрушительная ирония в том, что самые футуристические и технократические начинания в результате поспособствовали общественному регрессу, а само понятие облако вернуло себе сугубо религиозные ассоциации – в плане божественного провидения и соответствующих кар для еретиков. Тот же Илон Маск все больше напоминает типичного средневекового делового святого. Собственно, его-то автор и называет образцовым технофеодалом – по мнению Варуфакиса, именно логика технофеодализма понудила Маска купить Twitter как площадку, необходимую для привлечения внимания пользователей, формирования их потребительских привычек и использования бесплатного труда облачных рабов.
Далее Варуфакис заводит довольно старую песню о том, как алгоритмы под видом удобств и сервисов загоняют нас в цифровое рабство. Если при капитализме у нас была свобода выбора, то технофеодализм якобы все давно выбрал и решил за нас. Алгоритм не просто сборщик податей, он переходит от продажи нам нужных вещей к продаже нашего внимания другим инстанциям. В дальнейшем это дает алгоритму власть предсказания и управления нашими преференциями (в том числе и политическими). Наслаждаясь бесчисленными удобствами, мы не замечаем, как превращаемся в цифровых крепостных, чья работа отныне заключается в том, чтобы снабжать алгоритмы максимально подробной информацией о себе. В этом собственно и состоит уникальность облачного капитала — он способен к репродуцированию без какого-либо вложения труда и производительных сил, поскольку на него и так трудится все человечество, причем бесплатно: достаточно просто подключиться к его сервисам. В общем, как говорили в разоблачительной документалке Netflix «Социальная дилемма» (2020) — если вы не платите за товар, значит, вы и есть товар.
Все это было уже много раз описано в десятках книг (от «Свобода как услуга: новый цифровой феодализм» Евгения Морозова до «Капитализма платформ» Ника Срничека), и уж не вспомнить, сколько лет русскоязычной шутке о том, что Google это новый Гулаг (слово gulag, впрочем, у Варуфакиса встречается). А учитывая то, что его новейшая книга сознательно косит под беллетристику, стоит напомнить, что еще в 1995 году вышел роман Дугласа Коупленда под названием «Рабы Майкрософта» — ровно о том, как вконец порабощенные программисты сбегают из феодальной (!) корпорации Билла Гейтса навстречу свободным стартапам.
Книга строится как воображаемый диалог с тенью покойного отца-марксиста (характерный для Варуфакиса литературный прием – в одной из своих книг он разговаривает со своей дочерью, по счастью, здравствующей). Но каждое лыко в строку – так, например, он сравнивает отцовское удостоверение, выданное ему по выходу из тюрьмы в 1950 году, с теми данными, которых требуют от нас Facebook или Spotify.
Варуфакис — мастер метафоры (что в его случае объяснимо уже в силу греческого происхождения слова), и книга, возможно, строится больше на яркости аналогий, нежели их исторической безупречности. Его пафос борьбы с отчуждением представляется безупречно шестидесятническим и вынуждает с легкой ностальгией вспомнить таких теоретиков, как Герберт Маркузе и Ги Дебор. Книга вообще весьма ностальгична по фактуре и даже сентиментальна — например, здесь много регулярных отсылов к сериалу «Безумцы», который был, допустим, исключительно хорош для своего времени (конец нулевых-начало десятых), но время это несколько истекло.
Вот как, например, он описывает Amazon Джеффа Безоса, называя его не иначе как «королевство Джеффа»:
«Джефф владеет не только магазинами и помещениями. Ему принадлежит грязь, в которую вы наступаете, скамейка, на которой сидите, и даже воздух, которым дышите. На самом деле все, что вы видите (и не видите) в этом странном городе, регулируется алгоритмом, который придумал Джефф: мы с тобой можем сидеть друг напротив друга и смотреть в привычном направлении, однако то, что мы видим, будет индивидуально вычерчено и скорректировано исходя из предпочтений Джеффа. Каждый, кто прокладывает свой путь через amazon.com – каждый, кроме Джеффа – обречен блуждать в алгоритмически выстроенной изоляции».
По Варуфакису, главный грех «Джеффа» заключается в том, что он заменил невидимую, но все же живую руку рынка бездушным алгоритмом, который подчиняется только желаниям своего создателя. Поэтому Варуфакис отказывается называть облачные вотчины рынком, даже в самом худшем и монополизированном своем проявлении, потому что на рынке покупатели могут контактировать друг с другом, объединяться в сообщества и организовывать потребительские бойкоты.
В своем отказе облачному капитализму в каких-либо рыночных свойствах Варуфакис, кажется, несколько перегибает палку.
В одной из глав отец с того света резонно замечает ему, что, например, TikTok вполне конкурирует с Facebook, а Walmart борется за долю рынка с Amazon. Варуфакис в ответ настаивает, что это все происходит в рамках сугубо феодального соперничества и вспоминает эпидемию чумы 1350 года, когда люди были просто вынуждены скитаться в поисках нового сюзерена. Варуфакис отказывается считать полноценной конкуренцией битвы современных клаудалистов, так как, например, Disney Plus не предлагает продукцию дешевле, чем Netflix или в лучшем техническом формате – он всего лишь предлагает фильмы и сериалы, которых нет на Netflix. TikTok уводит пользователей с Facebook не потому, что он дружелюбнее, а лишь для того, чтобы создать цифровым рабам иллюзию выбора. Это все войны людей, заведомо обладающих огромными и непоколебимыми преимуществами. Клаудалисты в лице Amazon, Tencent, Alibaba, Facebook, Apple, Google и других безусловно вкладываются в развитие и маркетинг, однако они делают это не для того, чтобы улучшить и продать товар с максимальной выгодой для себя – а лишь для того, чтобы извлечь максимум ренты из товара, который производят вассальные капиталисты.
Варуфакис ведет отсчет облачного капитализма от кризиса 2008 года – впрочем, по его мнению, в том же году появляется и первая внятная реакция на технофеодализм в виде первого биткоин-манифеста от имени Сатоси Накамото. Именно в развитии облачного капитализма кроется причина того, что Варуфакис называет новой Холодной войной между Китаем и США. В настоящий момент мы находимся в состоянии поли-кризиса (здесь Варуфакис использует термин экономиста Адама Туза), поскольку с клаудалистами, по мнению автора, ничего нельзя поделать. Контроль над ценами их не страшит, поскольку сервисы либо бесплатны, либо крайне дешевы для пользователя. Президент Теодор Рузвельт в свое время расчленил компанию Джона Рокфеллера Standard Oil на нефтяном рынке и тем самым разрушил монополию, но как расчленить Amazon, Facebook, PayPal? – задается вопросом Варуфакис.
Ответ «запретить», который вполне приходит на ум иным властителям, он не очень рассматривает.
Разумеется, разоблачительный пафос Варуфакиса при всей его литературной составляющей имеет под собой серьезную почву. Согласно исследованиям, мелкий и средний бизнес в США и Европе все чаще жалуется на зависимость от больших платформ (выдача в поиске и присутствие в app store становятся важнее, чем любые налоги или действия властей). В свою очередь потребитель не замечает, как под видом предоставления клаудалистами все новых услуг он лишается элементарных прав. Вместо дорогого качественного образования ему предлагают обучающие программы в смартфоне, вместо медицинского обслуживания – бесконечные оздоровительные приложения, а поездка на такси почти приравнивается к паспортному контролю на границе. Можно по-прежнему рассматривать Amazon или Google как растущую сеть безобидных сервисов, но нельзя не замечать, что их услуги становятся все более незаменимыми, словно подача воды.
Какие, собственно, решения автор предлагает сегодня? Что-то вроде — ударим утопией по антиутопии. Например, Варуфакис делает ставку на то, что облачные рабы начнут создавать свои коалиции внутри облака, и даже придумал термин, который заставляет вздрогнуть – облачная мобилизация. Он грезит децентрализованными автономными организациями, а также специальными группами цифровых повстанцев, которые будут запускать в систему вирусы с целью добиться прозрачности и вскрыть механизмы взаимодействия клаудалистов, государственных органов и топливных компаний. В данном случае он уже заходит на территорию даже не беллетристики, а примерно тех же деятелей, которые атаковали его в прошлом году в афинском ресторане.
Впрочем, неслучайно ближе к концу книги возникает чудесный дисклеймер, где Варуфакис говорит о том, что его теория не претендует на то, чтобы быть научно объективной, поскольку «ни один экономист не может претендовать на то, чтобы быть научным или объективным (особенно тот, который на это претендует)».
