Термин «поликризис» пугает элиту развитых стран. Для его решения западные эксперты пытаются применять стандартные подходы — есть проблема, нужны решение и контроль. Но при поликризисе мы сталкиваемся не столько с рисками, сколько с неопределенностью. А она требует не контроля, а адаптации и обучения, пишет в колонке для Project Syndicate профессор политической экономии в Университете Джонса Хопкинса Юн Юн Анг.
Проблема точечных решений
Термин «поликризис» стал популярным в 2020-х годах. Он описывает взаимосвязанную природу современных глобальных угроз: от изменения климата, пандемий и крайнего неравенства до разрушения демократических институтов и вооруженных конфликтов. Эксперты и политики, не имея надежных решений, часто реагируют на этот клубок проблем с чувством ужаса и безысходности.
Типичная реакция сводится к перечислению многочисленных вызовов, созданию сложных схем, показывающих, как мир может рухнуть, и расплывчатым выводам о том, что, несмотря на мрачные прогнозы, важно избегать фатализма.
Мало кто сомневается в том, что нужны системные изменения в мире, охваченном кризисами. Но на практике элитные институты и спонсоры продолжают поощрять точечные решения. В 2019 году Нобелевская премия по экономике была вручена трем экономистам за их метод решения проблемы глобальной бедности через деление на «меньшие, более управляемые» задачи.
Причина, по которой разговоры о поликризисе заходят в тупик, очевидна: они не учитывают индустриально-колониальную парадигму, которая и привела нас к этим кризисам.
Так, Всемирный экономический форум, предупреждая о поликризисе, составил список «десяти главных рисков», которые не дают спать элите развитых стран. Эти действия подтверждают бизнес-подход — есть «риски» (потенциальные будущие проблемы) и контроль. Между тем мы сталкиваемся не столько с рисками, сколько с неопределенностью — понятием, включающим в себя неизвестные возможности, как негативные, так и положительные. Неопределенность требует не контроля, а адаптации и обучения.
Элитистский, западноцентричный характер традиционных подходов также мешает признать, что решения могут исходить от неэлит или из регионов за пределами Европы и Северной Америки. Например, Китай лидирует в области возобновляемой энергетики. Африканские компании «незаметно внедряют инновации», несмотря на ограниченные ресурсы. Представители коренных народов демонстрируют, как можно восстановить экологические и социальные системы, если заменить логику экстрактивного капитализма ценностями взаимного обмена.
Найти кнопку
В традиционном подходе к развитию период Промышленной революции в Англии часто рассматривается как «эпоха прогресса», благодаря которой множество людей достигли ранее немыслимого уровня жизни. Однако достижения науки и технологий следует оценивать критически: мы также унаследовали «эпоху господства», характеризующуюся индустриализацией (господством человека над природой) и колониализмом (господством Запада над остальным миром).
Поликризис пугает глобальные элиты, поскольку он выявляет ограничения этих двух сил и лежащих в их основе представлений. Индустриализация породила механистическое мировоззрение, которое Эстер Дюфло, одна из лауреатов Нобелевской премии 2019 года, назвала «машинным мышлением». Согласно этим взглядам, даже сложные природные и социальные системы рассматриваются как механические объекты, например, как тостеры. Предполагается, что для решения проблемы достаточно найти ее «коренную причину» или «кнопку для пуска». При этом адаптивные свойства сложных систем, таких как леса, воспринимаются как досадные помехи, которые нужно устранить.
Когда такое машинное мышление применялось к сельскому хозяйству, это привело к увеличению производства за счет унификации и повышения эффективности. Однако в долгосрочной перспективе потеря биоразнообразия и чрезмерное использование вредных химикатов вызвало тяжелые экологические последствия, включая массовую гибель лесов, ускоряющую глобальное потепление. Климатический кризис напоминает нам, что природа не поддается упрощенным механическим моделям.
Колониальное мировоззрение идет рука об руку с механистическим подходом. Хотя формально колоний больше не существуют, глобальные институты появились в эпоху, когда они еще существовали. ХХ век стал периодом западного доминирования, когда американские и европейские мужчины имели монополию на установление правил глобального порядка и интеллектуальных канонов. Считалось, что западные капиталистические демократии представляют конечный этап эволюции человечества, а остальному миру нужно просто их «догнать» и ассимилироваться.
Ассимиляция проводилась с помощью единообразных, стандартизированных реформ «правильного управления». Их продвигали западные международные организации, такие как Всемирный банк. Но вспомним, что приведение к единообразию лесов с помощью промышленного земледелия уничтожила их разнообразие и жизнестойкость. Так и экономист Лант Притчетт и социолог Майкл Вулкок отмечают, что «простое копирование (и/или усвоение через колониальное наследие) организационных форм условной «Дании» стало одной из основных причин глубоких проблем, с которыми сталкиваются развивающиеся страны».
Как решать проблему
Я вижу три ключевых направления для нового мышления, исследований и действий. Во-первых, нужно заменить машинное мышление на парадигму «адаптивной политической экономики», которая рассматривает природный и социальный миры как сложные системы, а не как механизмы вроде тостеров. Эти системы постоянно адаптируются, обучаются и взаимодействуют друг с другом в контексте более широкой структуры. Применение механистических моделей к таким системам не только ошибочно, но и разрушительно.
Изучение работы сложных систем, особенно в странах Глобального Юга, может открыть новые идеи и решения в мире, который искажен машинным фетишизмом и элитарными нарративами о западном росте. Мои исследования нелинейного (коэволюционного) экономического развития в Китае и Нигерии показывают, что институты, эффективные на ранних стадиях развития, часто значительно отличаются по форме и функциям от тех, которые подходят для зрелых экономик. Такие «слабые» в нормативном отношении институты можно использовать для создания новых рынков, при условии, что они не будут скованы шаблонами мейнстримной экономики.
Во-вторых, адаптивная модель должна включать инклюзивное и моральное измерение. Это означает замену колониальной логики ассимиляции лаконичным принципом: «используй то, что у тебя есть». Каждый день в развивающихся странах люди импровизируют и творчески используют доступные им ресурсы для решения проблем. Например, фермер Аба Хави вдохновил новое социальное движение в Эфиопии, возродив традиционные методы сохранения природных ресурсов для восстановления земель. В Китае экономическое развитие с 1980-х годов стало результатом «направленной импровизации», а не централизованного планирования (которое с треском провалилось при Мао).
В-третьих, вместо колебаний между двумя крайностями — полностью свободными рынками и командной экономикой — правительства XXI века должны управлять адаптивными процессами. Это подразумевает координацию и мотивирование децентрализованной сети участников, открытие успешных подходов вместо их предопределения, а также активное использование экспериментов и обратной связи «снизу вверх». То есть речь о действиях, которые выходят за рамки традиционных промышленных политик.
Поликризис парализует лишь тех, кто привязан к старому порядку. Для остальных он предлагает то, что можно назвать «поливозможностью» (polytunity) — это шанс внедрить новые модели, которые перевернут наше представление о процессе развития, источниках решений и роли государства.
Copyright: Project Syndicate, 2024.
www.project-syndicate.org
