Такой алтын нам не нужен?

Иногда не хватает слов для выражения печали, возникающей при виде сознательного согласия людей на страдание. Даже не буду пытаться приводить примеры, но думаю каждый найдёт свои ассоциации.

Не менее печально было бы увидеть независимую страну, достигнувшую пусть даже спорных — в плане эффективности и использования потенциала — социально-экономических успехов при самостоятельном управлении, пошедшую на сознательный отказ от неотъемлемой части суверенитета на условиях сомнительной выгодности.

Несколько дней назад я уже приводил пример демократической европейской интеграции, и как её основы отличаются от сегодняшнего состояния евразийской инициативы. В этот раз предлагаю подумать чуть более внимательно о различных деталях идеи о валютном союзе в рамках ЕАЭС.

В принципе эмитировать валюту может кто угодно — я, вы, ваш сосед и его собака, — сложность заключается лишь в том, чтобы эту валюту у Вас принимали в обмен на нужные вам реальные товары и услуги.

У государства это — гарантирование определенного уровня спроса на эмитируемую им валюту — получается, поскольку оно, при наличии более-менее установленной институциональной структуры, может обязать вас платить налоги в этой самой валюте. Другими словами, чтобы "не сесть в тюрьму", в определенные периоды времени, вы будете проявлять естественный спрос на государственную валюту. Далее накладываются такие требования как обязательность проведения транзакций в этой валюте и т.д.

В условиях, описанных выше, представители частного сектора основную используемую ими валюту не эмитируют, и вынуждены её "зарабатывать". Далее, есть неизбегаемый факт экономической реальности — общий объём доходов за период равен общему объему расходов. Все ваши расходы становятся чьими-то доходами и наоборот.

На агрегированном уровне есть лишь три сектора, которые могут осуществлять расходы и получать доходы — государственный сектор, частный сектор и внешний сектор. С определённым расстройством приходится признать, что мировые цены на нефть и металлы, Казахстан не диктует, поэтому про управление расходами внешнего сектора пока переживать не будем.

Далее, если — по абсолютно любой причине, будь то кризис или снижение уверенности в завтрашнем дне — весь частный сектор решит снизить свои расходы и увеличить сбережения, то наступает интересный феномен. Поскольку каждый сбереженный тенге, не став потраченным, соответственно, снизит чей-то доход на ту же сумму, — то общее желание частного сектора увеличить сбережения на самом деле приведёт к снижению доходов и самих сбережений — что известно как парадокс сбережений.

Для сохранения уровня жизни и доходов, государство может в подобной ситуации компенсировать вышеописанный эффект путем увеличения собственных расходов, создавая доходы для частного сектора. Собственно говоря, в этом и есть смысл контрцикличной фискальной политики.

Однако, что если государству нужно финансировать свои расходы через выпуск облигаций, а инвесторы тоже сомневаются в будущем и либо не готовы эти облигации покупать, либо запрашивают невозможные процентные доходы? Вот тут мы и вспоминаем о возможности государства финансироваться в собственной им же эмитируемой валюте.

Что если бы весь госдолг РК выпускался лишь в долларах? Какой объем долга и на каких условиях наше правительство смогло бы выпустить за последние 25 лет? Насколько легко оно бы по ним расплачивалось? Как бы это повлияло на возможности правительства помогать частному сектору путем государственных расходов?

Никто, разумеется, не говорит, что государству нужно целыми днями печатать деньги и тратить их — иначе бы Зимбабве была самой богатой страной в мире. Любые расходы предполагают возможность инфляционных последствий, однако их можно избежать, если деньги эти тратятся на мобилизирование простаивающих ресурсов в экономике.

Другими словами, абсолютно однозначно нужен контроль над эффективностью госрасходов, но лишь они могут помочь сгладить резкие шоки для доходов частного сектора в тяжелые времена.

Как я уже писал в прошлый раз, государство, не имеющее возможность самостоятельной эмиссии валюты, в которой оно собирает налоги, будет вынуждено финансироваться на условиях, диктуемых кредитными рынками, что может поставить его в очень затруднительное положение в моменты кризисов.

Вряд ли хоть один серьёзный экономист сегодня считает проект Евро успешно состоявшимся, и абсолютное большинство экономистов скажет, что долгосрочный успех и целостность Евросоюза зависят от того, пойдут ли его участники на фискальное обьединение в реальную федерацию с одним правительством и единым бюджетом.

Спектр возможностей государства, описанных выше, резко сужается при отказе от собственной валюты — будь то в пользу валюты другой страны, или в пользу общей региональной валюты.

Из традиционных аргументов за монетарную интеграцию мы слышим снижение волатильности обменных курсов и транзакционных издержек внутри союза, а также потенциал увеличения взаимной торговли и инвестиций.

Не буду приводить детальную историю событий в Еврозоне, поскольку на эту тему литературы предостаточно — но введение Евро не привело к какому-либо взрывному росту взаимной торговли между странами Еврозоны, хотя определённое увеличение состоялось.

В качестве первого шага часто озвучивается введение наднациональной валюты с параллельным обращением. Эту идею в рамках азиатских стран в 2006-м году озвучивал Харухико Курода, тогда возглавлявший Азиатский Банк Развития, а ныне занимающий пост председателя центробанка Японии. Азиатская денежная единица, с целью паралелльного обращения наряду с национальными валютами, эмитировалась бы в обмен на золотовалютные резервы центральных банков стран-участниц. Далее предполагалось, что правительства стали бы выпускать облигации, деноминированные в этой единице, для стимулирования ликвидности.

Однако идея эта так и не реализовалась, поскольку эффективность этого подхода даже как инструмента на пути к дальнейшей интеграции является сомнительной, и примером служит аналогичный опыт Европы перед созданием Евро.

Европейская денежная единица (ECU) была определена в 1974 г. в качестве корзины валют и в 1975 г. была даже принята в качестве единицы учёта Европейским Фондом Развития и Европейским Инвестиционным Банком. С введением Европейской Монетарной Системы в 1979 г., страны-участницы должны были поддерживать стабильность своих валют по отношению к ECU и все расчёты по валютам, накопленным в результате интервенций тоже проводились в ECU.

Однако ECU так никогда и не стала играть никакую существенную роль — даже кредиты, выдававшиеся с деноминацией в ECU, всё равно имели поставку и расчёты в национальных валютах. ECU никогда не получила популярность в коммерческих операциях. В 1990-е гг. лишь около 1% взаимной торговли внутри содружества осуществлялось в ECU. Облигации в ECU никогда не превысили 20% от всех объёмов недолларовых облигаций.

Какие-то реальные результаты были достигнуты лишь с введением настоящей единой валюты.

Другими словами, предложение о наднациональной параллельной валюте есть лишь бесполезная вуаль перед реальным введением единой валюты. Далее повторюсь, что валютный союз без фискального союза в долгосрочном периоде не может быть устойчив — и опыт Евро это достаточно быстро (в масштабах государственной истории) показал.

Никаких разумных причин для Казахстана, России, Беларуси и других потенциальных участников ЕАЭС сегодня отдавать такую большую часть суверенитета в пользу регионального объединения я не вижу. Если только мы не планируем снова стать одной страной.