«ESG – это производная от развития технологий»

Андрей Богомолов, управляющий директор по стратегическому планированию и развитию бизнеса Евразийского банка, – об общественном спросе на ESG, разработке окончательной методологии и сроках ее внедрения.

– В ноябре прошлого года КАSЕ проводила большую конференцию на тему ESG как новой парадигмы развития финансового рынка. Там, в частности, прозвучала сакраментальная фраза: «Спрос на ESG в обществе есть, но мы его не видим». Изменилась ли с прошлого года ситуация в вашем секторе?

– Мы как раз видим позитивную динамику и растущую методологическую поддержку со стороны регулятора. На эту тему проводится довольно много мероприятий – например, недавно была большая встреча на базе Центрально-Азиатского института экологических исследований с участием KPMG и АРРФР. Сейчас для нас как для представителей финансового сектора все становится гораздо прозрачнее. Мы понимаем, куда обратиться за разъяснениями по вопросам раскрытия соответствующей информации, управления рисками, взаимодействия с клиентами. Что касается спроса на ESG, на самом деле он есть, в том числе со стороны сотрудников, особенно молодых людей. Многие спрашивают при трудоустройстве, что компания делает в этом направлении, какие существуют экологические и социальные инициативы. У поколения тех, кого называют Y и Z, сформировались свои ценности, им не слишком интересно просто зарабатывать деньги. Для них важнее глобальные цели и возможности что-то сделать для общества и страны.

– Иными словами, основными драйверами ESG-повестки сегодня служат представители поколения Y и Z, с одной стороны, и непосредственно регуляторы – с другой?

– Да, причем я имею в виду государственные инициативы в широком понимании: это и ООН, и IFC, и крупнейшие международные банки и фонды. Еще два года назад BlackRock в рамках ежегодного обращения к акционерам сделал большой акцент на том, что их инвестиционная компания в первую очередь заинтересована вкладывать деньги в те компании, которые работают со встроенными ESG-компонентами. Это глобальная макродинамика, которая и в Казахстане набирает обороты.

– Вы упомянули BlackRock, однако тот же Ларри Финк в недавнем обращении несколько умерил свой пыл насчет ESG из-за многочисленных политических спекуляций вокруг этого понятия и теперь оперирует термином «декарбонизация».

– Я думаю, все проблемы от того, что нет единой международной стандартизации. Если мы посмотрим на ключевые международные рейтинговые агентства, то у всех достаточно разные методологии, и ESG-рейтинги друг с другом никак не сопоставляются, в отличие от кредитных. Поэтому все нащупывают консенсус и правильную методологию: как это мерить, что действительно важно и нужно, как оценивать абсолютно разные компании или одинаковые, но в разных регионах и так далее.

– В таком случае как вы сами для себя определяете принципы устойчивого финансирования, есть ли у вас своя внутренняя таксономия?

– Мы, как и все в мире, пытаемся нащупать правильную модель управления ESG-повесткой, поскольку прекрасно понимаем всю ее важность как для внутренних стейкхолдеров, так и для внешних. Но нам несколько проще, поскольку мы исторически всегда были на этой волне, пусть и в неструктурированном ESG-виде. У нас всегда присутствовали экологические инициативы, например в Алматы несколько аллей были высажены деревьями по инициативе нашего банка. Мы первыми в Казахстане выпустили экологичную карту из переработанного пластика совместно с MasterСard, кешбэк с которой идет на благоустройство и посадку деревьев, а другая часть денег уходит на переработку мусора. Кроме того, MasterСard сейчас предлагают сделать приложение в виде счетчика для клиента. Каждая покупка или платеж будут автоматически подсчитывать экологический урон или, наоборот, экономию в плане выбросов.

У нас были и есть многочисленные социальные инициативы по поддержке ветеранов, школ. Если говорить о governance, мы, как финансовый институт, всегда стремились сделать модель, направленную на устойчивость доходов – собственно, история банка тому доказательство, мы в следующем году будем отмечать тридцатилетие. С другой стороны, мы понимаем всю важность вопросов того же diversity – сам состав правления в определенный момент достигал практически баланса по гендерному принципу. Мы все это делали без соответствующей ESG-обертки, скорее по культурному наитию. Но в прошлом году мы уже официально приняли концепцию ESG-развития, изучив все факторы в рамках методологии ООН, требования регулятора, и планомерно движемся к исполнению задуманного.

– Я видел у вас на ресепшен в головном офисе акцию по утилизации батареек.

– Да, это все опять-таки вопрос нашего культурно-исторического бэкграунда. Мы занялись раздельным сбором мусора до того, как это стало мейнстримом. Это очень востребованная инициатива, мы тиражируем ее в нашу филиальную сеть по всему Казахстану, это становится частью корпоративной культуры. И мы уже два года подряд удостоены премии за лучший экоофис Казахстана. В прошлом году Moody’s делало скоринг своих клиентов, в том числе и нас, и для нас было очень неожиданно увидеть положительную динамику. В нас, очевидно, присутствует эта ДНК ESG, сама эта экологическая культура, и нас в итоге услышали в агентстве…

– …Scope вы не замеряли?

– Нет, это был экспресс-вариант. В будущем планируем это
сделать.

– В самом внедрении принципов ESG в ту или иную организацию можно выделить три фазы. Сначала это вопрос репутации, потом необходимость следовать требованиям регулятора, и, наконец, на финальной стадии ESG-повестка превращается в элемент стратегии. В какой фазе сейчас находитесь вы?

– Я бы сказал, что мы находимся где-то между первым и вторым этапом. Нам крайне важно получить дальнейшие инструкции со стороны регулятора, чтобы двигаться в правильном направлении. Собственно, это касается большинства банков второго уровня. Но есть и исключение, это банки, которые находятся на листинге в Лондоне или на других международных площадках. Им приходится быть более продвинутыми в этом отношении, поскольку они находятся в международной регуляторике, у них больше клиентская международная корпоративная база, и для них жизненно важно взаимодействие с внешними инвесторами и международными регуляторами.

На самом деле в подобном переходе от добровольного к обязательному ничего нового – если говорить о бухгалтерском учете, то стандарты МСФО тоже поначалу были добровольными для многих. В течение двух-пяти лет ESG-подход будет прочно интегрирован в жизнедеятельность всех компаний внутри Казахстана, ибо требования нарастают, а если вы идете против инфраструктуры рынка, ваши опции сужаются. Мы уже много лет публикуем в годовом отчете количество потребляемой энергии, поскольку КАSЕ требует этого в рамках обязательного раскрытия. Таких требований будет только больше, и они становятся все более значимыми для всех стейкхолдеров, партнеров, клиентов.

– Требований действительно становится больше, но в определенной точке они грозят стать невыполнимыми для той или иной корпорации или индустрии просто в силу природы их бизнеса, что неизбежно приводит к гринвошингу – и как решить эту проблему? И возможно ли это в принципе, ведь сама специфика экономики, например, Казахстана не позволяет просто взять и скопировать глобальные мировые практики?

– Это большой вопрос ко всем участникам рынка. Я полагаю, рано или поздно будет найден ESG-консенсус, который устроит всех. У всех стран разная структура экономики: кто-то больше полагается на зеленую энергетику, кто-то целиком зависит от углеводородов. Регулятор совместно с участниками рынка в конце концов разработает единую таксономию, чтобы избежать вышеупомянутого гринвошинга. Это вопрос времени.

Мне действительно сложно представить ситуацию, когда мы в Казахстане вдруг полностью отказываемся от какой-то индустрии. Я думаю, что все крупные компании, будь то недродобывающие или машиностроительные, держат в уме некую этапность – у всех есть инвестиционные программы, рассчитанные на пять-десять лет вперед.

Вообще, ESG – это производная от развития технологий. С одной стороны, мы видим, что технология вынуждает, например, автопроизводителей переоборудовать свои конвейеры. С другой стороны, они получают новые возможности для зарабатывания денег. Есть неочевидные способы заработка. Возьмем, к примеру, электромобиль, производитель которого, очевидно, теряет что-то в плане продажи дополнительных расходников – нужно реже менять турбины и все остальное. Но, с другой стороны, они начинают продавать по подпискам дополнительные сервисы. Например, программу по ограничению скорости намного проще установить в электромобиль. В некоторых странах уже, если вы хотите, чтобы ваш электромобиль ехал не больше 90–100 километров в час, вам нужно оформить на это подписку и платить так же, как вы платили бы за музыкальный стриминговый сервис. И эта тенденция будет только усиливаться – в плане монетизации новых технологий. Нечто подобное будет происходить со всеми остальными отраслями, переходящими к зеленым технологиям.

– Какие именно задачи являются сейчас наиболее актуальными для вас: экологические, социальные или управленческие? Можно ли выделить какое-то приоритетное направление?

– Мне кажется, что прелесть ESG состоит как раз в сбалансированности всех показателей, не может одно существовать без другого. Странно было бы тратить все внимание на экологию, но при этом игнорировать governance. В моем понимании нужно инвестировать паритетно и фокусироваться на всех компонентах, это приведет к стабильному развитию в будущем.

– Кто непосредственно будет внедрять принципы ESG в бизнес, откуда возьмутся специалисты?

– Это опять-таки вопрос того, как быстро будет разработана окончательная методология. Конечно, сегодня на рынке человек, который сделает вам годовой отчет по принципам правильного раскрытия или выстроит систему управления внутри компании, может считаться уникальным специалистом. С другой стороны, мы видим, что профессиональные сообщества, например консалтинговые фирмы и международные компании типа IFC, все больше инвестируют в обучение сотрудников и организацию консалтинговых проектов. Грамотных и опытных людей на рынке достаточно много – либо из числа сотрудников компаний, которые уже находились на международном листинге, либо те, кто просто первыми хотел развить соответствующую компетенцию, чтобы выделиться на рынке.

– Принципы ESG подразумевают пересмотр устоявшихся финансовых моделей. Участники рынка в целом признают необходимость и правильность факторов EGS, однако как соотнести эти благородные принципы с объективной реальностью бизнеса? Это же не просто внедрение этики в экономику, это стратегия заработка. Что такое эффективность ESG в вашем представлении?

– Взять, например, самое простое на бытовом уровне. Есть лампы накаливания, срок службы которых намного меньше и которые генерируют больше тепла и требуют больше энергии. И есть лампы куда более энергоэффективные и стоящие не сильно дороже обычных, так что прямой заработок в данном случае – это экономия на костах. Компании, связанные с производством, промышленностью, легко могут экономить на соответствующих расходах, особенно в долгосрочной перспективе.

– То есть это как безбумажный документооборот?

– Да, это хороший пример. Как банк может зарабатывать? Когда мы уходим от бумаги, то, с одной стороны, мы экономим на костах, а с другой – улучшаем условия для клиента. У физического лица сокращается время его обслуживания, связанное с обработкой документов. Ему нужно тратить меньше времени, ожидая, пока консультант копирует его документы, – а это время мы можем переиспользовать на продажу дополнительных продуктов или услуг нашему клиенту. Это выгодно всем участникам. Все, что связано с развитием, всегда затратно. Однако постепенно мы делаем процесс более гибким и удобным, а в результате высвобождаем главный ресурс – время. На нем в итоге и зарабатывают.

– Практикуете ли вы ESG-скоринг заемщиков или это оправданно только в случае крупных клиентов?

– Пока мы к этому не подошли – ждем методологических разъяснений со стороны регулятора, чтобы понять единые правила игры для всех участников рынка. Как именно, например, риски, связанные с изменением климата, должны быть интегрированы в кредитную политику? Пока на этот вопрос нет четкого методологического ответа.

– ESG – это по определению игра вдолгую. Сколько лет вы бы отвели на внедрение ESG-принципов во всей финансовой системе?

– Я бы разделил этот процесс на три этапа. Первый – тактический, когда в течение года-двух все банковское сообщество и регулятор выкристаллизуют эту систему до полного понимания того, в каких условиях мы должны жить, как ESG должно быть интегрировано в кредитный процесс и в процесс управления рисками. После этого, на втором этапе, потребуется несколько циклов, когда все мы будем учиться на своих ошибках и дорабатывать эту систему, на это уйдет лет пять. Таким образом, реальные эффекты мы увидим в течение пяти-десяти лет с учетом затрат всех участников на выстраивание всей ESG-инфраструктуры.

– Но есть ли у мира эти пять-семь лет? Ведь за истекший год ситуация с восприятием ESG несколько ухудшилась: если раньше были отдельные диссиденты и скептики типа Тарика Фэнси из того же BlackRock, то теперь в Америке, например, против ESG выступают целые штаты.

– Я думаю, это связано с циклом развития международной экономики. Все новое требует больших инвестиций, но сегодня на повестке дня как в мире, так и в Казахстане слишком много других вопросов. Темпы роста мировой экономики замедляются. Инфляция ускорилась. Все больше финансовых институтов, как международных, так и региональных, фокусируются на насущных проблемах. За последние годы изменились цепочки поставок энергоресурсов, и все думают о том, как быстрее получить тот или иной ресурс, чтобы сгенерировать энергию у себя в стране. Сейчас в мире, вероятно, не лучший момент для ESG, но как только мы пройдем цикл спада и неопределенности, активные действия в этой области возобновятся. Как и все хорошее, ESG требует большого количества времени для осознания, принятия и развития. Нужно время, чтобы правильный цикл экономики совпал с правильными мыслями внутри бизнес-сообщества и государства.