Дуйсен Мергалиев, президент Группы компаний AES в Казахстане: Мы хотели бы продлить концессию гидростанций

Недавно Группа компаний AES сообщила о продаже своих ТЭЦ в Усть-Каменогорске и намерении продлить концессию иртышских ГЭС. О том, как глобальной энергетической корпорации работается в Казахстане корреспондент «Къ» узнал в беседе с президентом компании в Казахстане Дуйсеном Мергалиевым.

– Дуйсен Армешевич, когда у AES заканчивается концессия Шульбинской и Усть-Каменогорской ГЭС?

– Срок концессии активов гидростанций истекает в октябре этого года, и мы хотели бы продлить ее и далее. В настоящее время мы находимся на стадии переговоров с правительством по этому вопросу. Мы начали встречи с ними еще с августа прошлого года. Тогда нам сообщили, что создан переговорный комитет, который возглавляет министерство финансов. В этом году активно начались переговоры – в марте прошла встреча с переговорным комитетом, где участвуют министерства энергетики, национальной экономики, юстиции.

– А правительство что говорит, какие там настроения? Менять условия будут?

– Мы ведем конструктивный диалог с правительством. Надеюсь, что результат этих переговоров будет взаимовыгодным.

– Какой объем электричества ежегодно производят концессионные объекты AES в Казахстане? Сколько электричества вы планируете произвести в этом году без ТЭЦ в Усть-Каменогорске?

– Объем генерации зависит от природных условий, то есть каждый год он разный. В этом году мы ожидаем объем генерации в среднем суммарно по двум гидростанциям 3,5 млрд кВтч. В прошлом году Усть-Каменогорская и Шульбинская ГЭС выработали примерно 4 млрд кВтч.

Мы не регулируем, сколько нам выработать электричества. Объем электричества, вырабатываемый нашими электростанциями, напрямую зависит от расходов воды, которые определяются уполномоченным органом – РГУ «Ертисская бассейновая инспекция». Она регулирует, какой уровень будет на Бухтарме, сколько Бухтарминская ГЭС будет сбрасывать, сколько Усть-Каменогорская ГЭС будет сбрасывать. Бассейновая инспекция регулирует объём сброса воды ежедневно, нам говорят, сколько будет поток – на сегодня, на завтра, на целый год вперед, то есть эту информацию мы получаем от них.

Дальше мы делаем расчет: сколько электроэнергии мы сможем выработать, исходя из этого объема сброса воды. Данные по предстоящей выработке передаем в KEGOC.

– Вы можете на них какое-либо влияние оказать?

– Мы находимся с ними в постоянном диалоге: озвучиваем свое мнение, участвуем в комиссиях. Но это не значит, что наши интересы там доминируют. К примеру, мы считаем, что холостой сброс – это неправильно, он у нас был в прошлом году. Холостой сброс означает нерациональное использование водных ресурсов.

– Получается, что для диспетчеризации KEGOC вы даете заявки на основе решений инспекции?

– Если начать сначала, то на этот год, условно, мы получили расчет от государственного органа по месяцам: водный баланс на каждый месяц. По нему мы рассчитываем, сколько сможем выработать электроэнергии, и наперед контрактуем этот объём. Вся электроэнергия, выработанная нашими станциями, продается на оптовом рынке либо по двусторонним контрактам, либо на централизованных торгах КОРЭМ (Казахстанский оператор рынка электрической энергии и мощности – «Къ»).

На розничном рынке электроэнергия продается энергоснабжающими организациями. Двусторонние контракты напрямую с заводами, такими как титано-магниевый комбинат, Ульбинский металлургический завод, это примерно 18%. ВК РЭК, «Шыгысэнерготрейд» занимают большую долю, так как они обслуживают население ВКО. Мы продаем им примерно 67% вырабатываемой электроэнергии. У «Шыгысэнерготрейд» есть юрлица и резиденты по всему ВКО, это гарантирующий поставщик электроэнергии. Помимо «Шыгысэнерготрейд» есть другие энергоснабжающие организации (ЭСО), они забирают где-то 5% электричества.

– Есть ли у вас разница в установленной и располагаемой мощности на концессионных ГЭС?

– Да, такая разница есть. На Усть-Каменогорской ГЭС установленная мощность равна 331,2 МВт, а располагаемая равняется 315 МВт. У Шульбы такой разницы нет. Но следует отметить, что будучи самой крупной гидроэлектростанций в Казахстане по установленной мощности, Шульбинская ГЭС никогда не работает на полную мощность в 702 МВт. В целом гидроэлектростанции, расположенные на территории республики, вырабатывают примерно 10% от всей электроэнергии в Казахстане.

– По какой цене вы продаете электричество своим клиентам?

– С 2009 года мы продаем электроэнергию по утвержденным правительством предельным тарифам. Они утверждаются по группам, наши станции входят в 13-ю группу с тарифом 4,5 тенге за киловатт-час. Генерация Усть-Каменогорской и Шульбинской ГЭС составляет всего 4% от генерации в стране, но вызывает большой интерес, потому что она самая дешевая.

– Как вы оцениваете роль КОРЭМ на рынке? Сколько электроэнергии вы продаете на этой площадке? Удобно ли на ней ценообразование?

– КОРЭМ, как оператор централизованных торгов, является неотъемлемой частью оптового рынка электроэнергии. Соответственно, мы работаем в одной бизнес-среде. Более того, законодательно наши ГЭС обязаны продавать часть выработанной электроэнергии – паводок только на централизованных торгах. В этих рамках и складываются наши взаимоотношения. В среднем в году мы продаем от 10% до 17% выработанной электроэнергии на централизованных торгах с учетом паводковой электроэнергии.

– Насколько ваша себестоимость сравнима с себестоимостью на Бухтарминской ГЭС, где концессией владеет «Казцинк», покупает ли он у вас электроэнергию?

– У нас нет прямых контрактов с «Казцинком» на продажу электроэнергии, также мы не знаем ее себестоимость на Бухтарминской ГЭС. Себестоимость — это сложный вопрос, так как для бизнеса это конфиденциальная информация. При этом нужно понимать, что электростанции, как и любой бизнес, всегда стремятся снизить свою себестоимость.

– В последние годы в полноводье еще больше снизилась себестоимость у вас, наверное.

– Конечно, если генерация увеличилась при прежних постоянных затратах, себестоимость на киловатт снижается. К примеру, если в 2012 году было маловодье, то при постоянных затратах мы произвели меньше электричества, тогда как тариф не менялся на протяжении ряда лет. При этом надо помнить, что за этот период менялся курс валюты, что влияет на нас, поскольку не все материалы можно купить в Казахстане.

Другой нюанс в том, что межведомственная комиссия устанавливает объем воды, и тем самым генерация станции напрямую зависит от этого объема.

С точки зрения эффективности, мы провели масштабную реконструкцию на наших ГЭС. За счет качественно проведенных ремонтов и планомерной подготовки гидросооружений и оборудования ГЭС мы повышаем эффективность каждой гидростанции. Проводя реконструкцию, мы увеличиваем мощность и эффективность. Например, на Усть-Каменогорской ГЭС мы провели реконструкцию гидроагрегата №3, тем самым увеличив мощность на 9 мегаватт. Таким образом сейчас мы стараемся в первую очередь задействовать этот гидроагрегат.

Вообще в стандартной ситуации при среднем потоке воды коэффициент использования установленной мощности у гидроэлектростанций невысок. К примеру, у Шульбинской ГЭС он где-то 20–24%, у Усть-Каменогорской – около 52%. При этом данный показатель варьируется из года в год. На практике это означает, что, к примеру, на Усть-Каменогорской ГЭС из 4 агрегатов работают 2, а 2 других находятся в резерве, и только в паводковый период работают все четыре. Говоря о Шульбинской ГЭС, аналогично – практически все лето мы шли 3–4 агрегатами.

– Как вы продавали, ведь электричество надо продавать сразу же?

– Мы подписали контракты на год. Затем инспекция дает свой уточненный прогноз, и мы уже оперативно подписываем договоры, выставляем на форвард, действуем таким образом. Сейчас подписали двусторонние договоры на паводок, его мы продаем только через КОРЭМ. После анонимных торгов на электронной площадке КОРЭМ говорит нам, с кем мы должны заключить договор, на какой объем. По годовому объему там есть определенная хронология: кто первый подал заявку – тому продаем. Подписываем договоры, рассчитанные на год, затем продается паводок, на его период цена получается такая же. Но в этот момент электроэнергии очень много. Как правило, в период паводков тепловые станции останавливаются на ремонт – так всегда работала энергосистема.

Говоря о текущей ситуации, паводок не оправдывается, к примеру, по Шульбе, мы идем примерно на 17 млн киловатт-часов ниже. Это произошло потому, что боковая приточность оказалась не такой большой из-за снега, как предполагалось. На самом деле предсказать подобные вещи достаточно сложно, так как нужно учитывать очень много параметров, среди которых интенсивность таяния и уровень промерзания почвы. На сегодняшний день мы должны были идти на 3 тысячи кубометров, но мы идем где-то на 2,5 тысячи.

– Есть ли у вас экспорт электричества в Россию?

– Нет. В планах такого тоже нет, так как наша электроэнергия востребована внутри страны.

– Если будет энергетическое кольцо с Китаем, то будете туда экспорт осуществлять?

– Это хорошая идея, она была озвучена давно. Но, как я упоминал, весь наш объем энергии востребован внутри страны.

– Стоит ли ориентироваться на экспорт?

– Приведу такой пример. Недавно я участвовал в конференции гидроэнергетиков в Грузии, где среди прочих спикеров выступал делегат из Ирана. Мы с коллегами были поражены тем, что в Иране строят станции на 2000 мегаватт. У них уже много мощностей в гидроэнергетике. На вопрос, зачем строят столько мощностей, спикер ответил, что будут экспортировать. В подобных ситуациях если у тебя есть, что экспортировать за валюту, то почему бы и нет.

– Вообще, есть ли риск прорыва сооружений ГЭС? Помнится, постоянно пугали раньше, что снесет 12-метровой волной Усть-Каменогорск, если что-то там случится с ГЭС, потом зальет Семей, Павлодар.

– У нас есть четко прописанные правила технической эксплуатации (ПТЭ) электрических станций. За рубежом есть стандарты, страховщики нанимают инжиниринговые фирмы, которые следят за объектами, чтобы не увеличивать свои риски по выплатам. У нас же все прописано в деталях как для ТЭС, так и для ГЭС, по правилам технической эксплуатации энергетики сдают экзамены. Есть подразделение в министерстве – комитет атомного и энергетического надзора и контроля (КАЭНК). У него имеются территориальные представительства, которые следят за тем, чтобы мы следовали этим правилам, приезжают периодически нас проверяют и выписывают предписания.

Во-первых, есть определенная периодичность капитальных ремонтов, за все годы работы здесь мы их регулярно проводили. Во-вторых, существуют показатели аварийности – EFOF, что можно перевести как эквивалентная степень вынужденных простоев. У нас показатель меньше 0,01%, то есть за 20 лет у нас значительных остановов не было. Как я упоминал, на станции есть резервные агрегаты. Если на одном агрегате возникла проблема – переключаемся на другой, на гидростанции это делается довольно быстро, в отличие от тепловой станции, где надо запускать турбину несколько часов. В-третьих, к ГЭС больше внимания из-за того, что могут быть катастрофические последствия. Здесь это все отслеживается. Потом за период предельных тарифов с 2009 года мы вложили значительные инвестиции в здания, сооружения, оборудование. Мы внедрили систему онлайн-мониторинга состояния гидротехнических сооружений, в том числе и плотины. На сегодняшний день мы единственные в Казахстане, обладающие подобной системой. На самой дамбе установлены датчики, которые отслеживают все ее перемещения. Если раньше все обследование проводилось специализированной компанией, то сейчас это делается онлайн. Все данные выводятся на компьютер и записываются, специалисты анализируют и делают выводы. Мы провели ультразвуковую съемку подводной части плотины, сейчас все четко видно по сравнению с водолазной съемкой. За плотинами идет постоянный мониторинг и контроль.

Когда мы рассказали об этой онлайн-системе на конференции в Грузии, то зарубежные коллеги очень удивились. К нам подходила компания, которая занимается такой расшифровкой данных, они поразились, что у нас это уже установлено. На западных станциях они только пытаются убедить, что это надо делать.

– А как это работает за рубежом?

– За рубежом работает совсем по-другому. Оборудование обязательно страхуется, потом страховая компания следит – она ведь не заинтересована платить, и хочет, чтобы оборудование работало надежно. Поэтому регулярно проводит аудиты всех направлений, проверяет и если ничего не делается, то без предписаний может увеличить в таком случае страховую премию. Естественно, чтобы избежать штрафов, собственник делает всё, что нужно. Это работает естественным образом. С этой точки зрения на Западе, мне кажется, плюс есть. Но то, что у нас есть хорошо прописанные правила, это большой плюс тоже.

– У Вас есть опыт работы на Украине и в Грузии. Где профессиональная среда была лучше?

– Будучи сотрудником AES, помимо Грузии я работал в Чили и Катаре. На Украине я работал на энергообъектах, не принадлежащих AES. Это был интересный опыт, потому что советская электроэнергетика начиналась с Донбасса, Днепропетровска, где была самая крупная энергосистема Советского Союза. Реализация плана ГОЭЛРО начиналась с ДнепроГЭС, уровень украинских специалистов очень высокий, серьезный. В советское время оттуда брали специалистов, школа там сохранилась до сих пор. В компании, где я работал, была большая инвестиционная составляющая. За 4 года моей работы там 11 энергоблоков капитально реконструировали. Я пришел на «Востокэнерго», потом компания купила «Днепрэнерго», еще несколько теплостанций. Я руководил десятью станциями, которые работали по одной технологии, но на разных углях, имели разные мощности.

В Грузии в 1998 году меня поразила очень тяжелая ситуация, когда AES купила ГРЭС на Мтквари и там начался капитальный ремонт. До описываемых событий в связи со сложившейся обстановкой очень много русского и греческого населения выехало, многие из которых работали на станции ТбилГрэс. Было очень сложно, не хватало опытных специалистов. Через почти 20 лет я побывал на той же станции, сейчас, конечно, уже совсем другой уровень. Уже подтянули своих специалистов. В Грузии малая гидроэнергетика развивается, там строят много мини-ГЭС, это у них реально работает. В Грузии работает очень много швейцарских, американских, немецких компаний, внедряются новые технологии, то есть отрасль активно развивается. У них в энергетике упростили процедуры и процессы. Мой украинский коллега, который сейчас работает в Грузии, рассказывал, что разрешение на строительство угольного энергоблока на станции получили за 40 дней по принципу одного окна.

– KEGOC прокладывает новые линии Экибастуз – Семей – Актогай – Талдыкорган до станции Алма на восток-юг. Ожидаете ли вы, что сможете продавать больше электроэнергии в этом направлении – на дефицитном юге?

– Это важный проект, который усилит связь Восточной зоны с единой электрической системой Казахстана. Ввод этих линий даст скорее больше надежности для региона, чем возможности роста продаж, так как более 85% выработанной электроэнергии мы продаем внутри восточного региона.

– Капчагайская ГЭС тоже продает на Алматы. Вы как-то с ней конкурируете?

– Наши ГЭС самые дешевые на сегодняшний день. У Мойнакской или Капчагайской ГЭС тариф выше.

– Что касается технологии хранения электроэнергии и ВИЭ, вы этим занимаетесь в Казахстане? Ваши ГЭС можно считать ВИЭ?

– По закону есть определения того, что подпадает под возобновляемые источники, соответственно наши гидростанции не относятся к ВИЭ. AES активно работает в сфере аккумулирования энергии и обладает самым крупным в мире массивом батарей на 436 мегаватт установленной мощности. По мини-ГЭС в Казахстане у нас в планах такого нет. Говоря о компании вне Казахстана, месяц назад корпорация купила долю в компании, занимающейся солнечной энергетикой. В Болгарии у нас есть ветровая электростанция, в Иордании мы планируем строить солнечную станцию. Но для новых проектов и приобретений нужны определенные условия. KEGOC объявил, что нужны маневренные мощности на 1000 мегаватт, что означает, что потребность в хранении имеется. По сравнению со станциями, батареи имеют ряд преимуществ, так как мгновенно включаются в работу, не имеют движущихся частей и не дают выбросов. Более того, они легко интегрируются с ВИЭ и позволяют накапливать энергию при нестабильном ветре или солнце. В целом я считаю, что за технологиями по накоплению энергии большое будущее.