Мировую торговую войну начал не Китай, а США, но Китай планомерно и серьезно готовится к новому раунду. Об этом в своей колонке рассуждает колумнист, автор телеграм-канала Events&Texts Борис Грозовский.
В 2000-2010-х годах США были крайне встревожены растущей зависимостью от китайского импорта, торговым дефицитом, упадком промышленности и тем, что Китай сокращает технологическое отставание. Эти страхи привели к идущей уже скоро 10 лет экономической войне: Штаты повысили пошлины на импорт из Китая, ограничили высокотехнологичный экспорт в Китай и работу в США китайских компаний и озаботились переносом производств из Китая в другие страны.
Риски Китая
Сложившийся на рубеже XX-XXI веков американо-китайский экономический симбиоз начал разрушаться. Торговая война привела к геоэкономической фрагментации – началу распада мировой торговой системы на блоки, где торговый и инвестиционный обмен с геополитически дружественными странами приветствуется куда больше, чем с недружественными.
Китай не на шутку встревожился. Стало понятно, что ради победы в технологической конкуренции Штаты готовы терпеть убытки, тратя средства на релокацию производств из Китая и теряя на его ответных мерах (например, против аграрного экспорта из США). С 2022 года эта тревога многократно усилилась: развитые страны ввели экономические и финансовые санкции против России, которые фактически отрезали ее от мировой финансовой системы.
Китай меньше всего хотел бы оказаться в похожей ситуации. Но этот риск вполне реален: Китай никогда не отказывался от цели вернуть контроль над Тайванем, и в последнее время говорит об этом все чаще. А США – главный гарант независимости Тайваня. Вдобавок именно там сосредоточено производство передовых полупроводников, используемых в современных вооружениях и суперкомпьютерах. Это делает Тайвань еще более привлекательным для Китая и многократно увеличивает болезненность его перехода под китайский контроль для США.
Китаю в этом сценарии угрожают, как минимум, мощные санкции. А его зависимость от внешней торговли (и зависимость глобальной экономики от Китая) намного выше, чем в российском случае. Поэтому Китай хотел обезопасить себя от такого развития событий.
Финансовая независимость
Одна из ключевых задач для этого – наращивание финансовой самодостаточности. О нескольких ее параметрах Китай уже сейчас может не беспокоиться. Иностранцам принадлежит всего 4% акций китайских компаний. А доля принадлежащего иностранцам внешнего долга Китая с 2014 года снизилась с 17% до 13,6%. В последние два года иностранцы вывели с китайского рынка акций и облигаций больше средств, чем на нём разместили (при этом другие развивающиеся рынки привлекают средства иностранцев).
Банковская система Китая тоже неподконтрольна иностранцам – им принадлежит только 2% акций китайских банков. Контроль за движением капитала препятствует фондам свободно вводить средства в страну и выводить обратно. Достаточно ли этого Китаю, чтобы быть уверенным в своей защищенности от потенциальных санкций?
Конечно, нет. И не только потому, что на США и ЕС суммарно приходится 30% китайского экспорта и 17% импорта. Остальная торговля тоже в основном ведется в долларах и евро. Пять лет назад на них приходилось 79,1% мировой торговли, сейчас – 72,7%. А на четыре ведущие валюты мира (доллар, евро, британские фунты и японские иены) в 2019 приходилось 87,7% торговли, а сейчас 83%. Доля юаня за это время выросла с 1,2% до 3,2%. В резервах мировых нацбанков доля доллара тоже высока, хотя и сократилась за последние 25 лет с 71% до 55%. Иностранные активы нацбанка Китая превышают $3,2 трлн, а с госкомпаниями и госбанками превосходят $8 трлн.
Китай не хотел бы, чтобы в случае чего его гигантские резервы были арестованы, банки – отключены от системы международных расчетов (SWIFT), а внешнеторговые платежи остановились, как это случилось с Россией и Ираном. Самодостаточность – ключевой элемент китайской государственной философии, но о какой самодостаточности можно говорить, если страна так сильно зависит от мировой финансовой и экономической системы?
Стратегия Китая
Китайская стратегия по достижению финансовой самодостаточности включает в себя три больших блока. Первый – расширение экономической кооперации с развивающимися странами. Второй – расширение использования юаня в мировой торговле и инвестициях, создание и продвижение инфраструктуры международных расчетов в юанях. Третий – расширение роли юаня в ценообразовании сырьевых ресурсов.
Доля трансграничных платежей в юанях медленно, но верно растет. Уже треть китайской внешней торговли производится в юанях, это некоторая защита от западных санкций. В торговле Китая с Россией доля юаня вообще перевалила за 50%. А с ОАЭ, Таиландом и другими странами Китай пробует проводить транзакции в электронной валюте.
Международные платежи обеспечиваются системой SWIFT (через нее банки обмениваются сообщениями) и CHIPS, которая ведет клиринговые расчеты между банками. SWIFT работает по бельгийскому законодательству и тесно взаимодействует с правительствами стран ЕС и США (поэтому она использовалась в санкциях против Ирана, России и Беларуси), а CHIPS (clearing house internet payments system), через которую проходит платежей на $1,7 трлн в день, контролирует американское правительство. Поэтому их можно использовать в санкциях. Альтернативные системы создают Китай, Индия и Россия.
Будучи крупнейшим глобальным экспортером в мире, вторым (после США) импортером, первым мире источником прямых иностранных инвестиций и вторым (после США) их получателем, Китай вполне может претендовать на увеличение роли юаня как международного средства платежа.
Китайской системе CIPS (cross-border internet payment system), созданной в 2015, далеко до SWIFT (ей уже полвека), но она уже связывает банки по всему миру. К ней примыкают не только те банки, кому стал недоступен SWIFT, но и те, в бизнесе которых Китай занимает важное место. К CIPS подключились уже почти 1500 финансовых институтов в 113 странах, и в 2022 через нее прошло более $14 трлн средств.
Цель Китая – чтобы его альтернатива SWIFT не уступала оригиналу по быстроте, стоимости, безопасности и широте охвата. Пока оборот CIPS примерно в 40 раз ниже оборота SWIFT. За 2020-2023 годы он удвоился, но приходящаяся на CIPS доля глобального объема международных платежей за 2019-2022 годы выросла несильно: с 1,9% до 2,1%. Серьезной угрозы для SWIFT пока нет. Но если США начнут активнее использовать доллар для санкций против других стран, рост CIPS ускорится.
Альтернатива номер 2
Еще одна альтернатива долларовым расчетам – электронные юани. Эту систему Китай начал внедрять недавно, но уже к началу 2022 году было загружено 261 млн соответствующих электронных кошельков, а их совокупный баланс приближался к $14 млрд.
С 1997 года расширяется соглашение между нацбанками Китая, Японии и Кореи о валютных свопах (обменах), которое позволяет этим странам торговать друг с другом при помощи собственных валют. За последние годы размер свопов вырос в несколько раз. В 2022 году Китай, Индонезия, Малайзия, Гонконг, Сингапур и Чили запустили взаимную поддержку ликвидности, которая позволяет использовать их валюты для торговли и инвестиций.
Альтернативную долларовой систему расчетов в локальных валютах Китай продвигает также через Шанхайскую организацию сотрудничества (Китай, Россия, Казахстан, Таджикистан, Кыргыстан, Узбекистан, Индия, Пакистан, Иран) и BRICS (Бразилия, Россия, Индия, Китай, ЮАР, Египет, Эфиопия, Иран, ОАЭ). С 2007-2009 годов Китай в двусторонних отношениях предлагает разным странам торговать в юанях.
Порядка 30 стран, среди которых Россия, Иран, Венесуэла, Ангола, Нигерия, уже торгуют нефтью с Китаем в юанях. Но Китаю не нравится, что он является крупнейшим в мире потребителем углеводородов, а определяется их цена в Лондоне, Нью-Йорке и Чикаго. Это же касается рынка цветных и редкоземельных металлов, крайне важных для перехода к чистой энергии (Китай поставляет на мировой рынок большую долю этих металлов и использует их в производстве аккумуляторов для электрокаров, солнечных панелей и тд). Хотя бы частичный переход на юани в ценообразовании сырьевых ресурсов повысит роль юаня в мировой торговле. Для этого Китай создает сырьевые биржи. Постепенному росту их популярности способствуют соглашения Китая со странами, попавшими под санкции, плюс с ОАЭ, Саудовской Аравией, Казахстаном, Чили, Бразилией и другими поставщиками сырьевых ресурсов.
Эту же повестку Китай продвигает в рамках инициативы международного сотрудничества «Пояс и путь» (раньше – «Шелковый путь», Belt and Road), в которой участвуют 155 стран, и которая направлена на развитие торговли и инвестиций в инфраструктуру.
Две системы
Если из-за Тайваня США и Китай окажутся вовлечены в военное противостояние, в мире могут сложиться две отдельные валютно-финансовые системы, где одну возглавляют США, а другую Китай. А в менее экстремальном сценарии эти две системы, как и сейчас, будут использоваться взаимодополнительно. Сейчас ничто не мешает американским банкам использовать китайскую систему CIPS, а китайским – SWIFT и CHIPS.
Стремление Китая к финансовой самодостаточности и действия развитых стран по исключению из мировых финансов стран, против которых вводятся санкции, показывают, как изменились за последние годы экономические войны. Раньше ареной экономических войн становилась сугубо внешняя торговля. У своих геополитических соперников страны отказывались покупать товары (чтобы не снабжать их деньгами) и сами переставали поставлять им товары и ресурсы (чтобы они не использовались в ходе войны).
Теперь усложнились экономические связи между странами – и больше стало рычагов для экономических войн. Кроме внешней торговли, это прямые инвестиции (это способ замедлить прогресс геополитического противника) и финансы. Да и во внешней торговле рычагов давления стало больше: к пошлинам и нетарифным барьерам добавилось содействие переносу производств в другие страны.
Растущая экономическая взаимозависимость стран могла бы привести к росту кооперации и уменьшению числа межстрановых конфликтов. Но этого не произошло. Поэтому она становится орудием давления стран друг на друга. Политологи Генри Фаррел и Абрахам Ньюман называют этот процесс «випонизацией взаимозависимости», то есть превращением ее в оружие. Гигантский вклад в это внесли США, сделавшие зависимость мира от долларовых расчетов средством давления на страны, проводящие «неправильную» политику.
Приведут ли усилия Китая по повышению глобальной роли юаня к успеху? Главный фактор, который этому мешает, — недостаточное количество привлекательных для иностранцев активов, номинированных в юанях активов (акции, облигации, недвижимость и т.д). Китай пытается повысить их ликвидность (китайскими акциями торгуют иностранные биржи, китайские облигации используются как залог для корпоративных займов), но этого мало.
Если китайская экономика продолжит расти быстрее мировой, и оптимизм инвесторов относительно нее сохранится, привлекательность финансовых активов в юанях продолжит расти. Но если, например, попытка захвата Тайваня поставит его экономический рост под вопрос, активы в юанях будут меньше интересовать инвесторов. Тогда и радужное будущее юаня окажется под вопросом. С другой стороны, если Китай проявит «стратегическое терпение», и займется Тайванем, когда внешнеторговые связи с развитыми странами будут для него уже менее важны, чем с развивающимися, то США уже не смогут использовать рычаг финансовой и экономической зависимости для давления на Китай. Ждать и терпеть Китай умеет.
